Внешне ничего примечательного не происходит. Плащ застыл на возвышении, девицы столпились вокруг, продолжают петь… И все же там бушует настоящая буря, смерч, ураган, циклон. Не знаю уж, как и чем я ощущаю невидимую составляющую действа. Словно эмоции собравшихся материализовались, превратились в привычные мне электрические поля и токи и сотрясают самые глубины, самые основы моего аномального нутра.
Пение становится громче, а мелодия прекраснее. Стрельчатые окна пробиты высоко над головами. Свет, льющийся из них, все ярче и ярче, его потоки сходятся на Плаще, выхватывая из тьмы, – а вокруг белые пятна лиц на фоне непроглядного мрака. Желтовато-серая хламида Плаща стала цвета расплавленного золота – сверкающая, ослепляющая, без боли в глазах не взглянуть, но я гляжу, и эта боль мне в радость…
И кажется, что нет больше никого, не осталось больше ни единой живой души в бревенчатом храме – лишь я и он, и все, что сейчас произойдет, произойдет между нами.
Где-то в далекой галактике скептик и рационалист Питер Пэн понимает: надо прикрыть дверь и уйти, причем немедленно, но знает, что никуда не уйдет. Пути назад нет.
Хор берет вовсе уж высокую и громкую ноту. Девушки тянут ее и тянут – долго, бесконечно долго, так не сможет никто из людей, не хватит воздуха в легких, – и голоса уже кажутся принадлежащими ангелам, кому еще петь в Раю, как не им…
Хочу крикнуть: «Замолчите! Хватит, вы взорвете мне мозг!» – не получается, я остаюсь безгласен, и голова моя не выдерживает, взрывается и разлетается на куски от ангельского крещендо.
Вместе с ней не выдерживают и распадаются и обитель, и остров, и Рай, и вообще все сущее, вся Вселенная…
Не остается ничего, вокруг черная бездонная пустота и в ней двое: Учитель и я, ничтожный червь, достойный лишь ползать во прахе у его ног.
И я ползу, ползу, ползу на коленях во прахе – к Нему, к Нему, лишь Он моя цель и смысл моего ничтожного существования, и Он всё, что есть в моем мире, и во всех остальных мирах, если такие остались, а если нет – не беда, Он сотворит новые.
Сверкающие одеяния Учителя исчезли. Он обнажен и прекрасен. Я задыхаюсь от счастья лицезреть Его таким, я не смею мечтать, чтобы Он возжелал меня и вошел в меня… нет, смею и мечтаю, о, как я этого хочу!
Я отдам все, что у меня осталось, и отдам всего себя ради этого мига неземного блаженства, я…
Да! Да, Учитель!!!
ДА-А-А!!!
* * *
Учитель говорит.
Он говорит со мной!
Я внимаю каждому Слову, я запоминаю их навеки, ибо Слова те бесценны, способны порождать миры и озарять их светом истины. Каждое Слово надо заносить на скрижали, отливать в золоте, выкладывать алмазами, но я, ничтожный, сделаю, что смогу: я их запомню навсегда, сколько дней мне ни отмерено, но не стану жадным скупцом, хранящим эти сокровища для себя… Нет, я понесу бесценные речения людям, я щедро поделюсь с ними Светом… Говорите, Учитель, говорите!
– Эх, Петр, Петр… Ну когда же ты научишься внимать советам? Полез, куда не следовало, получил порцию накачки, совсем не тебе предназначенную… Над ориентацией своей чуть не надругался…
Говорите, Учитель, я внемлю! Ни одно Слово не пропадет!
– И Мария, как на грех, далеко… Ну вот что мне с тобой таким делать?
Он спрашивает, Он спрашивает меня!!! Печать слетает с моих уст, и я говорю, что Он может делать со мной все, что пожелает и придумает. И говорю о другом – обо всем, что могу и страстно желаю сделать я во имя и во славу Его. Я стану Его учеником, самым верным, я как губка впитаю всю благодать, что Он изольет на меня, и понесу ее дальше – людям, гибнущим от жажды в пустыне грехов и безверия!
– Спаси и сохрани от такого ученика… Без предварительных процедур накачка скоро выветрится, и ты меня предашь, не успеет петух прокукарекать.
Горькие слезы катятся по моему лицу от подозрений Учителя. Но если каждое Слово Его – истина, то я и впрямь недостоин стать Его учеником, и в существовании моем нет никакого смысла… Хотя… Кое-что мне припомнилось из прежней жизни, мерзкой, пустой и бесцельной, вспоминать ее стыдно и незачем, за исключением тех кратких моментов, когда и в той беспросветной жизни изливались на меня капли Истины и падали лучики Света…
– Меч! Я стану вашим мечом, Учитель! Мечом, карающим ваших врагов, о, как я буду их карать! Они пожалеют, что родители решили зачать их, и проклянут час, когда сами зачали потомков, ибо истреблю род их до последнего колена, до младенцев в утробах! Реки окрасятся кровью и потекут вспять от запрудивших их мертвых тел!
– Уже теплее, Петр… Хотя твои живодерские методы мне претят, но без меча в нашей суровой жизни порой не обойтись. Однако поговорим об этом позже. Сейчас ступай на берег, проветри голову, скоро тебя отпустит…
Учитель согласен, чтобы я стал Его мечом! Счастье разрывает мою грудь, но сейчас Он не хочет видеть меня, и ничего печальнее нет на свете. Наверное, я сказал что-то не то… Либо чего-то не сказал…
– Бомба! – вспоминаю я о рюкзаке, набитом взрывчаткой. – Что там меч, скажите Слово, Учитель, – я стану бомбой, стану пламенем, испепеляющим ваших врагов! Лишь укажите, где они, где враги ваши?! Где эти тупые отвратительные твари?! Бомбу мне, бомбу, я сам стану бомбой и ввергну в огонь их всех! В огонь!.. О!.. О-о! О-о-о!!!
– Утомил, Петр… Ступай!
Я уйду, я не смею ослушаться…
Ухожу, осторожно переступая через тела. Девушки лежат на полу, и на исхудавших, заострившихся их лицах неземное блаженство. Они отдали себя Учителю, отдали целиком, без остатка, счастливицы… И я отдам, но мое время и мой час впереди.
Лишь одна Чистая прошла второй круг посвящения. Она жива, она стоит на коленях, ее голова низко опущена, и волосы закрывают лицо – и платок, и длинные одежды девушки куда-то подевались. Учитель подходит к ней и простирает длань…
Я торопливо перешагиваю порог, я недостоин видеть таинство, что свершится здесь, я недостаточно чист, я мерзок, грязен и зловонен в сравнении девой, хранившей себя для Него.
– Петя?!
Оборачиваюсь. Женщина. Где-то я ее видел… Не из врагов ли Учителя она? Почти все мои знакомые из прошлой жизни противились воле Его – не делами, так помыслами.
Если так, то срок жизни ее измерен и короток, как мышиный хвост. Отрежу голову и принесу в дар Учителю – первый череп в основание будущей пирамиды голов.
Присматриваюсь к ней и понимаю, что чуть не совершил страшную ошибку – на ней лежит свет истины.
– Да, меня зовут Петр, – говорю с коротким поклоном.
– Ох, Петя, Петя… Вечно ты во что-то вляпаешься… Протяни-ка левую руку. Нет, ладонью вверх… Сейчас будет немного больно, но так надо, потерпи.
Без страха и сомнений протягиваю руку – познавшие истину не способны причинять зло.
Короткое лезвие складного ножа пронзает кожу, глубоко впивается в ладонь, тут же отдергивается. О-ох… Больно, но я терплю. Смотрю на растущую лужицу крови. Я отдам ее всю, если будет надо для дела Учителя, хотя, если поразмыслить, на всех крови на напасешься, утром выкачали чуть не полстакана для Горгоны, теперь вот во славу Плаща, так и малокровие заработать недолго…
