– Полегчало? – спрашивает женщина, наблюдая за моим лицом.
Узнаю ее и вспоминаю имя, но она сильно изменилась, и я на всякий случай уточняю:
– Ленка, ты?
– Узнал наконец-то… Жаль, сфоткать тебя нечем было, когда вышел наружу, а то посмотрел бы сейчас на свою просветленно-упоротую физиономию, это что-то с чем-то…
У-уф… До чего же приятно нормальному человеку поговорить с нормальным человеком после всего этого…
– А что это, собственно, было? – спрашиваю я у Лены, она наверняка лучше ориентируется в здешних делах.
– Ты ведь все сам видел… В отличие от меня… – Она вздыхает и резко меняет тему. – У меня с собой аптечка, давай-ка твою руку залатаем.
Я не против, и вскоре становится ясно: медсестра из нее никакая, и на курсах первой помощи за такую дилетантскую перевязку Лена отхватила бы «неуд». Однако я не пеняю, иммунная система у аномальных организмов та еще, и ни разу не воспалилась ни одна из ран и царапин, что Питер Пэн заполучал на свою шкуру.
В ходе лечения я возвращаюсь к прежней теме:
– Что же не зашла, не посмотрела, а? Там ведь не заперто было…
– Недостойна… И ты прекрасно знаешь почему.
– Так и я не совсем девственник, если ты не забыла… А меня они не просто впустили, буквально затянули внутрь своим пением… Неужто на тебя не действует?
Она улыбается, демонстрирует свою левую ладонь. Я вижу несколько старых шрамчиков, они точь-в-точь как мой, сейчас исчезнувший под ватно-марлевой подушечкой, крест-накрест прихваченной лейкопластырем.
– Сначала приходилось так… Потом научилась справляться.
– Спасибо, Лена. И еще раз спасибо. И в третий раз – спасибо.
– С первым понятно. Со вторым, допустим, тоже… А третье-то спасибо за что? За что-то давнее?
– Ты первая из знакомых, кто не поинтересовался, что с моим лицом и отчего я так постарел.
– Ну, к такому тут привыкаешь быстро…
– И давно ты здесь?
– С того дня, когда мы виделись в последний раз.
– Говори лучше «в крайний».
– Я, среди прочего, преподаватель русского языка. Если ты не позабыл. У меня язык не поворачивается так говорить.
– Проехали… Чем занимаешься?
– Всем помаленьку… В основном все тем же: учу твоих девочек.
Меня как обухом по затылку ударили. Как я мог о них позабыть?!! Не до конца вылечила Ленкина хирургия последствия мракобесного ритуала…
– ГДЕ???
– Петя, Петя, спокойнее… Не делай такое свирепое лицо. И убери, пожалуйста, руки подальше от моего горла… Спасибо. Они здесь, во‑он их дом, рядом учебный класс, я вообще-то думала, что ты там уже побывал, у них сейчас…
Я уже не слушаю, спешу к воде, на ходу скидывая рюкзак… Потому что Лена указала на соседний остров, причем не на тот, куда от нашего тянется понтонный мостик, а на третий, самый дальний. Не беда, доплыву, воды тут безопасные… надеюсь…
– Подожди, Петя, не раздевайся… Зачем мокнуть? Сейчас перейдем как белые люди.
– Ты тоже освоила водохождение?
– Нет… Не мешай, дай сосредоточиться.
Я не мешаю, и вскоре становится ясно, каким способом Лена путешествует между островами. От воды ощутимо начинает тянуть холодом, у поверхности появляются тонкие прозрачные кристаллики льда, их все больше, они собираются вместе… Процесс сопровождается легким потрескиванием.
– Погоди, погоди, торопыга… Провалишься. Сейчас сделаю потолще… Ну вот, пошли. Да не беги ты, он очень скользкий.
Лед прозрачен, как стекло, и действительно подошвы так скользят по нему, что приходится двигаться осторожно и медленно. Я чуть не вою в голос от этой медлительности.
Неужели долгий путь завершается? И все, кто погиб на нем, погибли не зря? Мне кажется, что опять случится какой-то подвох, какая-нибудь мерзкая шутка Плаща, что остров, сколько ни шагай к нему по скользкой тропе, ближе не станет. Будет удаляться и растает в туманном мареве…
Страхи напрасны. Остров остается на месте, мы с Леной сходим на берег.
– Они там, в учебном классе…
Лена показывает на ближайшее здание. Оно небольшое и тоже бревенчатое, но не старается прикинуться старинным. И на темницу, какую не раз рисовало мое воображение, ничем не походит: на широких окнах нет решеток, одно из них даже настежь распахнуто.
– Ну, не буду мешать долгожданной встрече. Пойду к себе, подготовлюсь к завтрашним занятиям.
Я не говорю ей, что занятий завтра не будет и послезавтра тоже… Бегу к своим дочерям, как спринтер-рекордсмен. И до самого финиша все-таки опасаюсь, что дом окажется бесплотным мороком, исчезнет, развеется…
Дверь не заперта, ее петли хорошо смазаны, миг – и я внутри.
Сразу вижу их, моих ненаглядных. Сидят за компьютером – вдвоем на вращающемся кресле особой конструкции, и клавиатура тоже одна на двоих, большая, сдвоенная… Все как было у нас в Надино.
Я должен был заорать от избытка чувств, и стремглав броситься к ним, и стиснуть в объятиях… Но что-то странное происходит с железным Питером Пэном. Горло словно сдавила невидимая петля – не вздохнуть и не крикнуть. Ноги одеревенели, приросли к месту.
Как же долго я этого ждал…
Как же долго к этому шел…
Кресло разворачивается, я вижу лица Мариши и Ани, жду ликующего вопля «Папка-а-а-а-а!!!».
Но он не звучит.
Глава 9
Хорошее место для смерти
Божий глаз, он же кальвария, он же физалис-М3, – цветок-мутант, порождение питерской Зоны. В отличие от других мутировавших растений он красив… вернее, многие считают его красивым, но мне так не кажется.
Индексом М3 маркируют мутантов третьего поколения, признанных безопасными и к размножению не способными (М1 растет исключительно в Зоне, М2 с осторожностью разводят лишь в лицензированных питомниках, по крайней мере так положено по закону).
К настоящему физалису мутант отношения не имеет, хотя первоначально считалось, что происходит именно от него. Причиной заблуждения стали похожие цветки, их четыре лепестка не разделяются, остаются сомкнутыми, пока внутри наливается плод. Созреет – и «коробочка» раскрывается, становится похожей на крест, а в центре его находится шарик плода. Причем один лепесток значительно, раза в два, длиннее трех других, и крест весьма напоминает тот, что служил в Древнем Риме орудием казни.
Цветоводы любят кальварию. Цветки крупные, броские, яркие и разноцветные: бывают и лиловые, и фиолетовые, и всех оттенков красного… При этом само растение ухода практически не требует, его можно не поливать, не удобрять, не пропалывать: мутант сам подавляет любые сорняки, активно вытягивает влагу из воздуха, а его корневая система рыхлит почву, делает ее пышной, мягкой. Ко всему прочему плоды съедобны и безопасны, а цветение и плодоношение продолжаются все теплое время года.
