Сломайте кто-нибудь, а?
Я хочу наконец увидеть, какого цвета у нее глаза.
* * *
Пересекли КАД, а Зона все не кончается… Хуже того, до сих пор путь был чист – интерференция двух Зон уничтожила все ловушки, все опасные аномалии, зато теперь их впереди столько, что даже нам приходится задерживаться, расчищая путь, а любой нормальный сталкер застрелится – напишет прощальную записку, стиснет зубами дуло бельгийской штурмовой винтовки и мягко потянет спуск: пиф-паф! – и мозги полетят в небо, а душа полетит… никуда она не полетит, нет ее, души, Иоанн врать не будет; что-то я не о том, опять куда-то заносит…
Так вот, Зона… Она не кончается. И не закончится до середины Европы. Нам не туда, нам ближе – в древний город у моря, в былую столицу тевтонских рыцарей, на родину знаменитого сказочника и еще более знаменитого философа.
Путь не близкий, если что-то не придумаем, наша прогулка слишком затянется.
Я присматриваюсь к попадающимся машинам, не найдется ли что-нибудь повышенной проходимости, что можно реанимировать… Мысли Марии движутся в схожем направлении, потому что она говорит, показывая куда-то влево:
– Вон там, за деревьями, есть конюшенка, я там бывала раньше, в допотопные времена.
Допотопные… Вроде все правильно сказала, а звучит странно… Если тогда были допотопные времена, то какие же сейчас? Ветхозаветные? Какие-то еще?
– Кажется, уцелела, – продолжает Мария. – Заглянем, вдруг лошади живы? Они пройдут там, где никакая машина не протиснется. Ехать и смотреть, идти и смотреть – разница невелика, главное, что по земле.
Не чувствую там ничего живого… Но отчего бы не заглянуть? Сейчас мы пересекаем почти не разрушенный участок, могла уцелеть подходящая техника, вполне мог иметься при конюшне какой-нибудь трактор.
«Конюшенкой» Мария, явно поскромничав, назвала обширный конноспортивный комплекс. Трактора там, увы, не было, однако комплекс и вправду не пострадал – все постройки целенькие, ни одного выбитого стекла. И все, кого Потоп здесь застал – и двуногие, и четвероногие, – тоже целенькие. Как живые… Ни следа тления. То, что здесь прошло, все живое сделало мертвым, в том числе и гнилостных бактерий, и прочую микроорганику, отвечающую за разложение.
Смотрю на лошадок в стойлах – и вспоминаю Ушастика-чудотворца, «оживившего» упыриху в Волхове, накачав ее энергией. И то, как неживое и немертвое существо весьма шустро гонялось за разбегавшейся толпой. А почему бы и нет? Вновь образовавшаяся Зона прямо-таки усеяна источниками аномальной энергии, скакуны-зомби не падут вторично от «бескормицы»…
– Где тут держат упряжь? – спрашиваю у Марии.
* * *
Мы скакали.
О, что это была за скачка!
Под копытами была то почерневшая, обугленная земля, то мерзкий, пропитанный кровью снег, то волны – твердые, остекленевшие, звеневшие чистым хрусталем от ударов подков. И черная мутировавшая трава Зоны, и усыпанные непонятно чьими костями пустоши, и головешки сгоревших дотла деревень и городов, и асфальт городов уцелевших, порой даже населенных.
С лошадьми я перестарался. Переборщил, «воскрешая». Дотошно повторил манипуляции Семена-чудотворца, но не учел разницу в наших силах. Дохлые коняги были перенакачаны энергией, и она била через край: лошадиные глаза светились, словно яркие галогеновые фонари, шерсть дыбилась, окруженная искрами электростатики, копыта едва касались земли, а порой и вовсе не касались. Какие-то адские скакуны из конюшен Вельзевула получились…
Двуногие – там, где уцелели, – опрометью и на карачках, кто как уж мог, разбегались от всадников на четырех адских конях. Если и дальше выживут, будут рассказывать детям легенды о нашей демонической скачке, а детей у них народится будьте-нате, я чувствовал, как Мария на скаку щедро наделяет своим даром уцелевших, оно и правильно, новый мир надо заселять.
Скачка возбудила, скачка вымела из головы непонятные мысли и чувства, заставлявшие терзать ножом ладонь. Я орал на скаку что-то громкое, сам не понимая, что ору. Было хорошо.
– Зачем ты потащил с собой еще одну лошадь, Петр? – спросила Мария на коротком привале (зомбокони усталости не знали в отличие от наших задниц) и кивнула на белого коня Аделины. – По-моему, подмена не нужна, эти три проскачут хоть вокруг экватора, не вспотев.
Аделина печально вздохнула у меня за спиной. Она привыкла, да и я привык, что ее мало кто замечает.
Передохнув, поскакали дальше. Я намеренно не подпитывал больше скакунов энергией, хотя ее источников вокруг хватало с избытком, и постепенно мертвые лошадки утратили свой демонический вид, стали почти как живые, разве только не ржут, не всхрапывают, не грызут удила и не помечают свой путь «конскими яблоками».
Последствия не замедлили сказаться. Скорость нашего передвижения упала, и Даниил, самый маленький и легкий из нас, вырвался вперед. Так мы и въехали – Даниил впереди, наша троица чуть поотстав – в какой-то приморский город, небольшой, с компактным историческим центром вокруг высящегося на горе замка и раскинувшимися окрест микрорайонами современной застройки.
Город уцелел, хотя жители его могли полагать иначе. Но нас-то не удивишь липким, словно маслянистым туманом, и «синим студнем», свисающим с окон некоторых домов, и притаившимися на пути «сучьими прядями», и «ведьмиными гнездами», поджидающими жертв в сырых и тенистых местах…
А вот жители, наверное, считали, что к ним в город пожаловал выездной филиал ада. Или не считали, странные они были какие-то… Их, жителей, уцелело немало, даже больше, чем можно было ожидать, исходя из размеров города. Скорее всего сюда добрались, присоединившись к аборигенам, беглецы из более пострадавших мест.
Я не мог понять, что с ними творится… Движения и реакции заторможены, но немного, самую малость. Волосы приобрели одинаковый светло-пшеничный цвет, ни единого брюнета или рыжего я не увидел. Лысые, правда, попадались. И с глазами что-то не то: зрачок и радужка очень светлые, как у давно сдохшей рыбы, у всех, поголовно. Но горожане были живы… По крайней мере представлялись именно такими моему аномальному «зрению».
Мария выглядела озадаченной… Позже объяснила: ее дары местные не воспринимали. Вообще. Словно скорлупа непонятной природы окружила умы и сердца.
Все эти странности мы заметили не сразу, лишь когда въехали в исторический центр, – изначально, в современных кварталах, горожане на пути не попадались. Мы чувствовали, конечно, что они скрываются неподалеку, за стенами домов, и в изрядных количествах, но на глаза и под копыта никто не лез.
А в старом городе началось…
Улочки там оказались узкие, переплюнуть можно, вымощенные древней разнокалиберной брусчаткой и не имеющие тротуаров. Фасады стоящих впритык зданий тоже узкие, балконы нависали над головами, так что жители расположенных напротив друг друга домов вполне могли обмениваться рукопожатиями с балконов.
Место казалось мерзким, мрачным: и без того унылая колористика усугублялась густым туманом.
