Выскочил из «Пещеры», затем из дома, никого не увидел, по инерции метнулся вперед, толком не понимая, куда бежать, где искать и ловить…
– Я вижу, ты с мечом, Петр… Символично, – прозвучал за спиной знакомый голос.
Оборачивался я целую вечность.
* * *
Полнолуние минуло неделю назад, луна была в последней четверти – огромная небесная монета, разломленная ровно пополам.
А осталось бы ночное светило целым, могло бы составить любопытную небесную композицию вкупе с луной нормальной и с той кроваво-красной, что я видел на побережье Балтики, – получился бы исполинский светофор, потому что сегодня луна была зеленая. Яркий, насыщенный зеленый свет. Как в светофоре.
И я заподозрил, что дело нечисто. Что я сплю у себя в гостиной, в кресле, и взбудораженный недавними событиями мозг дарит вот такое сновидение.
Лунная дорожка тоже была зеленой. Тянулась от дома по участку к пролому в ограде (что я пробил когда-то трофейной «Тойотой»), пересекала луговину, поднималась по склону холма… И, наверное, заканчивалась на зеленой луне. Наверное – потому что трудно требовать от сна точного соответствия законам оптики.
На дорожке стоял Учитель.
(Учитель?! Ладно, пусть так… во сне чего не ляпнешь, словесно или мысленно…)
– У тебя всегда была хорошая интуиция, Петр. Ты удивительно удачно выбрал оружие.
Я подозрительно поглядел на бутафорскую железку, до сих пор зажатую в руке. Катана как катана… или не катана, я плохо разбираюсь… выбрал самую большую, да и все.
– Это не катана, – подтвердил мои мысли Учитель, – это цуруги. Другой тип клинка, обоюдоострый. Два лезвия, сходящихся в одно острие. Этот меч – ты, Петр. Впервые две твои ипостаси сошлись воедино. Жаль, слишком поздно…
На замаскированное обвинение в шизофрении я не стал отвечать. Я вообще не знал, что сказать, что сделать…
Ну что можно сказать человеку, недавно убитому твоей рукой? Что?! Тем более во сне…
Потом я понял, что нужно сказать и сделать. Шагнул на зеленую дорожку. Меч выпал из руки. Судя по звуку, с каким он упал, дорожка была выкована из стали.
Я тоже упал – на колени. Резко, словно кто-то сзади рубанул по поджилкам.
– Простите, Учитель…
Подбородок мой впечатался в грудь – и пусть Учитель возьмет меч и рубанет по беззащитной шее. Да только я знал: не возьмет…
Затылок ощутил его ладонь. И я заподозрил, что сон совсем не сон, слишком уж реалистичным показалось ощущение.
– Вставай, Петр, вставай… Ведь ты уже понял, что я знал все заранее. Всегда надо делать что должно, даже если это связано не с самыми приятными ощущениями.
Я поднялся и с огромным трудом разлепил губы.
– Зачем? Зачем?? Зачем??? И это… – Я не знал, как бы помягче обозвать сотворенное мной, и завершил мысль жестом: изобразил выстрел вытянутым указательным пальцем, поджав остальные. – И остальное… С новым миром не заладилось? Что-то пошло не так?
– Да почему же? Новый мир создан… не совсем, правда, где было обещано… Там.
Его рука указала вверх. Я недоуменно уставился на зеленую половинку небесной монеты.
– Луна теперь сплошная Зона?
– А, ты в этом смысле… Ну, в общем, да. Ты немного сбил прицел, и именно там теперь сплошная Зона.
– Долго не продержится, – с сомнением произнес я. – Там ведь нет «якорей»…
Сказал и подумал: а вдруг? Мало ли… Какой-нибудь навек застывший в лунном кратере «Луноход»…
Мысль осталась незавершенной. Учитель произнес:
– Да, через три дня лунная Зона схлопнется. И все Зоны, что мы сотворили здесь, внизу, тоже перестанут быть.
– А как же новый мир, обещанный моим дочерям? То есть он…
Язык не поворачивался обвинить Учителя во лжи. Но мог же он ошибиться? Мог ведь?! Людям свойственно ошибаться…
– Извини, Петр. Новый мир здесь будет. Но я немного сдвинул сроки, когда говорил о нем. Хотел как лучше… Хотел, чтобы вам было легче умирать. Трудно умирать ради великой цели, когда она маячит где-то в бесконечности… Трудно, по себе знаю. Ладно, Петр, я пойду… С собой не приглашаю. Предполагаю, что тебя слишком многое здесь удерживает. Но когда-нибудь…
Он не договорил, потрепал меня по плечу.
– Куда вы идете, Учитель?
– Туда… – Он вновь показал вверх. – Надо отдохнуть, осмыслить случившееся, проанализировать ошибки.
– Но ведь она… через три дня схлопнется… как там тогда без воздуха, без аномальной энергии, без ничего?!
– Ты опять в этом смысле… Ну-у-у… Ты же знаешь, как я умею тянуть время. День можно растянуть в вечность, а уж три дня… Знал бы ты, сколько всего можно сотворить за три дня… Все. Прощай, Петр.
Я долго следил за ним, шагающим по лунной дорожке на холм… Но как он поднялся на вершину, не увидел – по плечу хлопнула чья-то ладонь. От неожиданности я подпрыгнул, в прыжке развернулся.
Передо мной стояла Аделина, я впервые мог разглядеть ее вот так, целиком, не что-то смутное, мимолетное и фрагментарное, норовящее исчезнуть за спиной.
В общем и целом я представлял ее правильно… Высокая, плечистая, можно назвать красивой… но это воинственная красота валькирии.
Ее глаза оказались ярко-синими. Не спрашивайте, как это можно было разглядеть в зеленовато-мертвенном лунном свете. Я разглядел.
– Ты… – начал было я и не закончил.
Она плюнула мне под ноги, развернулась резко, как по команде «кру-у-гом!», и исчезла.
Была и не стало.
* * *
Луна зеленела по-прежнему, а вот лунная дорожка исчезла, словно кто-то ее скатал по миновании надобности.
И я понял, что бездарно просрал свой шанс. Такой уж врожденный талант у Питера Пэна, такое вот имманентное качество – просирать все шансы. Петр, впрочем, не лучше.
Он ведь сказал «предполагаю»! Это он-то, все всегда знавший наперед! Что же это было, как не завуалированное предложение отправиться с ним?! А я все просрал…
Мне включили зеленый свет на небесном светофоре, а я протормозил…
И еще Аделина… Без лишних слов дала понять, каким кретином и ублюдком меня считает. Ее плевок угодил не в лицо, под ноги. Но душу жег, как кислота.
Я не находил себе места в саду, освещенном зеленой луной.
И не найду. Нет мне места ни на земле, ни под землей, ни на небе…
«Не дури, Пэн. Подходящее для тебя место есть. Причем рядом».
«Гонишь, Петр… Нет такого места. И тебя нет, ты плод моей расстроенной психики».
«А ты – моей. Так что квиты. А место – вон оно. В самый раз, как считаешь?»
Он протянул руку в указующем жесте. Или я протянул. Или оба мы протянули.
