Старик посмотрел на нее пронизывающим взглядом, потом покачал головой. Она ему явно нравилась, но он был сбит с толку.
— Извини, хоть стреляй, не могу вспомнить, как тебя зовут.
— Татьяна Казлаушкени. — Гоби протянула руку, и Милош поцеловал ее.
— Пожалуйста, присаживайтесь. — Он перевел взгляд на меня, а две красотки, сидевшие по обе стороны от него, тут же испарились, словно их и не было. — Представь меня своему другу; ему очень повезло.
Гоби улыбнулась:
— Это Перри. Мой жених.
— Ну, так ему повезло вдвойне! — сказал Милош, сияя улыбкой, и жестом пригласил нас присаживаться. — Вы оба должны присоединиться ко мне. Я настаиваю.
— Да мы не…
— Спасибо, это так мило с вашей стороны, — сказала Гоби, ткнув мне чем-то в спину — может, локтем, а может, дулом пистолета. Короче, я сразу же сел в кресло, не говоря больше ни слова. Я чувствовал, как старик буравит меня карими — цвета каштана — глазами. Взгляд его был преисполнен мудрости, бездонного внутреннего содержания, проницательности и глубины — взгляд человека, который потерял что-то очень дорогое и так и не смог оправиться.
— Это место славится «Беллини». — Милош поднял три пальца, показывая их официанту и не отрывая взгляд от нас. — Вы должны попробовать. Вы, конечно, знаете, откуда произошло название этого бара?
— Я не знаю, — сказала Гоби; глаза ее блестели. — Вы должны нам рассказать.
— «У Гарри Киприани» почти не отличим от бара «У Гарри» в Венеции, популярного среди американцев.
Милош улыбнулся; он излучал счастье довольного жизнью человека, который готов делиться им повсюду и со всеми. Своим светом он словно бы заполнил всю ту часть бара, где мы сидели.
— В начале пятидесятых, — продолжал Милош, — я довольно часто бывал в Венеции, мотался туда-сюда. — Легкая ностальгическая улыбка коснулась уголков его губ. — И вот однажды, когда я только-только расстался с одной замужней женщиной, которую любил… в основном из-за того, что ее муж пришел в ярость, а он, знаете ли, был очень влиятельным венецианским бизнесменом. Все это добром для меня не кончилось. — Он замялся, погрузившись в воспоминания. — Так или иначе, — продолжил он, — вошел я, значит, как-то в бар «У Гарри» в надежде на стакан воды и кусок хлеба. У меня в кармане было от силы пятьсот лир — в том единственном кармане, в котором не было дыр. Я вошел и приготовился к тому, что, возможно, меня вышвырнут обратно на улицу. — Моргнув, он быстро взглянул наверх, потом снова на нас. — Когда я зашел, у барной стойки сидел какой-то американец — огромный, с бородой и громким голосом. Его окружали репортеры и, кажется, подхалимы. Он показался мне смутно знакомым, но я никак не мог понять, кто же это. Он заметил, что я стою в стороне, на мне поношенная одежда и я просто жду, когда бармен обратит на меня внимание… И он прервал свой рассказ и спросил меня, кто я такой. Я ответил ему, что никто. Просто молодой человек, бредущий по жизни в поисках удачи. Тогда этот большой американец улыбнулся — улыбнулся одними глазами, знаете, словно признавая во мне родственную душу. «Такую удачу приносят только женщины», — сказал он и угостил меня моим первым в жизни «Беллини».
Я посмотрел на него, вспомнив вдруг последний год обучения в школе, уроки иностранной литературы и то, как мы читали «Праздник, который всегда с тобой».
— Так это был сам Эрнест Хемингуэй? — спросил я.
— В точку, — улыбнулся мне Милош. — Он пригласил меня присоединиться, и всю вторую половину дня мы с ним провели вместе, выпивая и разговаривая о женщинах. Казалось, ему было очень интересно слушать про мои взаимоотношения со слабым полом, хотя опыт мой тогда был невелик. «То, что отвлекает молодого человека от серьезных дел, — это то, что составляет суть воспоминаний старика», — сказал мне Хемингуэй. Еще он сказал, что под конец жизни память начинает подводить нас, обманывать, играть с нами в прятки и лгать, и не остается ничего, что можно было бы назвать настоящей жизнью, реальностью, о чем можно было бы сказать: вот это и есть жизнь.
Рассказывая, Милош выпрямился; он словно вернулся на полвека назад. Сейчас он казался на тридцать лет моложе, как будто бы принял эликсир молодости.
— А теперь выпьем наши «Беллини».
Как раз в этот момент официант в белом смокинге поднес к нашему столику три высоких бокала, в которых пузырилось что-то типа розового шампанского. Официант поставил поднос на стол перед нами. Напиток был таким холодным, что бокалы запотели. Гоби поднесла свой бокал к губам, Милош поднял свой. Я потянулся и тоже взялся за бокал, уверенный, что уроню его, но каким-то чудесным образом не уронил. Когда Милош заказывал напитки, он явно видел надпись «НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЙ» на моей руке, но это для него ничего не значило.
— Выпьем за то, что можно назвать жизненной сутью, — произнес он тост и выпил.
Я огляделся: официанты убрали несколько столиков, и в центре зала образовалась открытая площадка. Милош улыбнулся Гоби.
— Пожалуйста, потанцуйте вдвоем.
Тут я понял, что уже несколько минут играет танго и некоторые пары выходят на танцпол. Прежде чем я успел возразить, Гоби взяла меня за руку и подняла на ноги. Я потянулся к столику и залпом выпил «Беллини».
— Я не умею танцевать, ты помнишь? — прошептал я.
— Это всего лишь танго. Как секс, только в одежде, — она наклонилась к самому моему уху. — Ой, прости, я забыла, что ты и этого не умеешь.
— Ха-ха!
— Расслабься. Я поведу сама.
Я обернулся и посмотрел на Милоша: он наблюдал за нами, сидя за столиком.
— Ты же не собираешься убивать его? Он старый добрый европеец. Он ничего не сделал.
— Заткнись.
— Он же пил с Хемингуэем. Он такие вещи знает…
— Ш-ш-ш-ш…
Она подошла ко мне вплотную и прижалась всем телом. Теперь ее глаза смотрели на меня в упор. Алкоголь побежал по моим жилам, согревая меня изнутри, а ее бедро прижалось к моему и качнулось вместе с музыкальной волной. Она впервые была так близко ко мне, и я вдруг заметил одну деталь, которой раньше никогда не видел — тонкую белую полоску, тянущуюся вокруг ее шеи. Шрам.
— Обними меня крепче. — Она провела рукой по моей спине и ущипнула за задницу, сильно ущипнула. — Ты меня понял?
— Вау!
— Ну, давай же! Я не хрустальная.
Я крепче прижал ее к себе.
— Так пойдет?
— Да, вот так. — Она улыбнулась и слегка закусила губу. — Ты учишься прямо на глазах.
Мы прошли полукруг по танцполу, и я снова взглянул на Милоша, сидящего за столом. Сейчас он разговаривал по мобильному телефону, но не спускал с нас глаз — лишенных выражения, темных. Тут мы с Гоби поменяли направление, я оказался к нему спиной и ничего больше, кроме Гоби, перед собой не видел.
— Неплохо танцуешь для первого раза, — заметила она. — Все, что тебе нужно, это хороший учитель.
