— Четыре тысячи? — переспросил отец.
— На какую тему? — уточнила мать.
Лианн посмотрела вниз на первую страницу, которую она открыла.
— «Опишите ситуацию или событие, которое помогло вам открыть глаза на самого себя, осознать себя как личность».
Она подняла взгляд на нас, симулируя скептицизм с таким совершенством, что я решил: она долго тренировалась, глядя в зеркало.
— Так что, как вы понимаете, в обычных обстоятельствах, эссе, которое полностью не соответствует нашим стандартам для вступительных экзаменов, было бы возвращено абитуриенту и никто даже не стал бы его читать. Возможно, его оповестили бы, что он не прошел вступительные экзамены. Однако в данном случае невероятный объем эссе привлек внимание одного из членов приемной комиссии. Он прочел его и дал прочесть остальным… Данное эссе стало для нас культовым, если можно так выразиться.
— Культовым? — спросила мама и уставилась на меня круглыми глазами. — Ты о чем там написал?
— Я полагаю, легче всего описать эту работу, как рассказ о ночи в Нью-Йорке вместе с Гобией Заксаусказ, — сказала Лианн, перелистывая страницы кончиками пальцев. — То, что прислал нам Перри вместе с вступительной анкетой, это стремительная проза, в которой присутствует и непечатная лексика, и криминальный сюжет, и, если позволите так выразиться, пренебрежение к привычным стандартам вступительной работы. Тут множество просторечий, жестких описаний и слезливых сцен. — Она захлопнула папку и положила сверху ладонь. — В то же время это одно из самых блестящих и оригинальных произведений из всех, что я читала, работая здесь на факультете.
— Что ж, — сказал отец.
— Что ж, — сказала мать.
— Да, — сказала Лианн, глядя теперь прямо на меня. — Что ж, Перри. Теперь, я думаю, понятно, почему я взяла на себя инициативу пригласить тебя и твою семью для личной беседы?
— Да, мэм, — сказал я. — Пожалуй, понятно.
— Хорошо.
Взяв эссе кончиками пальцев, она сдвинула его ровно на шесть дюймов влево.
— Таким образом, полагаю, единственное, что мне осталось сказать: добро пожаловать в Колумбийский университет!
Вокруг меня повисло молчание, полное и абсолютное. Я чувствовал, что родители смотрят на меня выжидающе.
— Спасибо, — сказал я. — Но мне кажется, сейчас это не совсем то, что мне нужно.
Лианн не пошевелилась, только слегка склонила голову к левому плечу.
— Извини?
— Я много думал об этом. — Я глубоко вздохнул и выдал все, что хотел сказать: — Я считаю, что сейчас мне нужно совсем другое — мне нужен год, чтобы пожить собственной жизнью, прежде чем приступить к учебе в университете.
— Год? — переспросил отец. — Минуточку, это не то, о чем мы договаривались.
— Я решил, что мне нужно посмотреть мир. Знаете, съездить за границу. Побывать в разных местах.
— Понятно, — сказала Лианн.
Она все еще моргала, и легкий румянец уже начал заливать ее щеки и шею.
— Что ж, это тоже своего рода альтернатива.
— Дорогой, — сказала мама, — а ты уверен, что это действительно то, что тебе нужно?
— Абсолютно, — ответил я.
— Да нет, ну что вы, — возразил отец и повернулся к Лианн, которая уже поднялась со стула. — Миссис Коузенс, я прошу прощение за то, что сказал мой сын. Вы не позволите мне поговорить с ним?
— Отец, нет.
Он уставился на меня.
— Перри…
— Нет.
Я встал и протянул руку Лианн:
— Рад был познакомиться. Рад, что вам понравилось мое эссе. Спасибо, что уделили мне время.
— Нет проблем, — сказала она. — Я говорила правду по поводу твоей работы, Перри. И я надеюсь, что, если ты изменишь решение, ты будешь… Будешь иметь в виду наше предложение учиться здесь.
— Обязательно, — сказал я и обернулся к родителям. — Ну что, пошли?
Мама осталась стоять на ступеньках лестницы, а отец спустился вниз, чтобы подогнать машину. Августовское солнце ярко светило в лицо, особенно жарко припекая после прохлады кондиционированного офиса.
— Он в ярости, — сказал я.
Мама нахмурилась:
— Ничего, переживет.
— Сколько ему потребуется времени, как ты думаешь?
— Ну… — Она сняла очки и снова их надела. — Скажем так. Возможно, это хорошо, что ты на некоторое время сейчас уедешь.
Я рассмеялся, минуту спустя рассмеялась и мама:
— Я горжусь тобой, Перри.
— Правда?
— И твой отец тоже. Хотя он, вероятнее всего, не скажет этого, но он тоже гордится тобой. Требуется многое понять и осознать в собственной системе ценностей и убеждений, чтобы принять самостоятельное решение, что для тебя действительно лучше. Это нелегко.
Я обернулся и посмотрел на здание, из которого мы только что вышли. Несколько студентов спускались по ступенькам, на них были шорты, футболки, шлепанцы, а некоторые так просто шли босиком. На верхней ступеньке стояла девушка с короткими светлыми волосами, в огромных черных очках. Она смотрела на меня сверху вниз. Не просто смотрела, вдруг понял я. Она смотрела на меня в упор и не могла отвести взгляд.
Я почувствовал, как мое сердце остановилось.
— Перри? — сказала мама. — Что ты делаешь?
— Я сейчас вернусь.
Я видел ступеньки, но не чувствовал, как бегу по ним вверх. Когда я поднялся, девушка по-прежнему смотрела на меня. Теперь она смотрела снизу вверх, подняв голову, и я увидел у нее на шее тонкий белый шрам и цепочку с медальоном в форме половинки сердца.
— Извини, — сказал я, — мы знакомы?
Она помолчала и медленно помотала головой.
— Ты здесь учишься?
— Нет.
— И я нет.
— Боюсь, я обознался.
— Расслабься, — сказала она, — такое случается.
— Я вообще-то собираюсь путешествовать. Возможно, автостопом. Хочу посмотреть мир, прежде чем снова пойти учиться.
— Путешествовать?
— Ага. Может, в Европу подамся.
Она кивнула.
— Европа — это хорошо.
— Я никогда там не был.
— Особенно хорошо в Венеции.
— Правда?
— Там есть один бар, «У Гарриса».
— Я слышал о нем, — сказал я.
— Там бармены всегда передают сообщения, если кто-то оставляет их, — сказала она. — Проверь, может, кто-то оставил там весточку и для тебя?
— Обязательно проверю.
— Перри! — позвала мама снизу. — Отец уже подъехал! Мы ждем!
