– Мы полдня в кинотеатре проторчали. Неделя итальянского кино.
– И ты, разумеется, как страстная поклонница данного вида искусства, не смогла удержаться, – кивнул Сашка.
– Да, представь! – уже с вызовом ответила я.
– Хватит. Ты не смотришь кино даже по телевизору – и что же должно было случиться, чтобы ты в жару поехала в город, да еще на старые итальянские фильмы, о которых понятия не имеешь? Единственное, что я не знал о твоем Никите, так это то, что он умен настолько, что организует такое алиби. Поди-ка и билеты есть, да?
– Ну а как не быть, если мы в кино ходили? – продолжала упираться я, понимая, однако, что зря.
– Аля, может, хватит уже? Я ценю твои попытки вывернуться, но, когда тебя приперли к стене, честнее признать поражение.
– Меня там не было, – упорствовала я.
– Не было? Замечательно. Где винтовка, которую тебе подарил отец?
– Ка... какая винтовка, ты что?!
– В следующий раз репетируй удивление перед зеркалом, оно у тебя не очень натурально выходит. – Голос Саши был негромким, но мне казалось, что он орет. Это же надо – так глупо попасться... – Так где винтовка?
– Нет никакой винтовки.
– Прекрасно. Раздевайся.
– Что?!
– Ты слышала. Раздевайся.
– Сдурел?! В кухне?!
– В кухне. Мы тут одни.
Ну, все – сейчас ему станет окончательно понятно, кто уложил Рамзеса с подручными. И как бы мне тут не лечь, в кухне...
– Саша...
– Я не буду больше повторять. Встань и сними халат.
Что мне оставалось? Только подчиниться. Акела неторопливо приблизился ко мне, развернул к свету и внимательно осмотрел фингал на левом плече.
– Для человека после такой тяжелой травмы ты удивительно быстро восстановилась и даже обрела хорошую форму. Но я, кажется, запретил тебе прикасаться к оружию – нет?
– Да.
– Ну, и по какой причине ты ослушалась?
– Не разговаривай со мной в таком тоне! – возмутилась я, но Сашка перебил:
– Ты бы радовалась, что я вообще разговариваю! Потому что ты – единственный человек на свете, с которым я разговариваю и даже повторяю дважды, а то и трижды. Будь на твоем месте кто угодно – и все было бы иначе.
Давно я не слышала таких слов от мужа. Признаться, у меня подгибались коленки от его ровного тона и тихого голоса – это было настолько ужасно, что хотелось убежать.
– Я не могу сказать тебе...
– А не надо. Одевайся. Я сам скажу.
Он вернулся за стол, отхлебнул молоко и жестом велел мне сесть. Я устроилась на краешке стула, как будто собиралась бежать при малейшей опасности.
– Твой придурок-брат связался с наркотиками и толкал их через свой клуб. Пару раз ухитрился обжулить поставщика – совсем чуть-чуть, но все же. Как только запахло жареным, кинулся к тебе – ну, а куда еще? Кто готов пожертвовать своей головой, чтобы спасти его задницу? Правильно, только сестренка Саша – она же у нас женщина-терминатор, у нее сто жизней, – я хотела было возразить, но он предвосхитил мой вопль поднятием пальца. – Я говорю сейчас, а ты только слушаешь. Единственное, чего я не понимаю в этой истории, так это кто стрелял в Семена. Это единственное, что я так и не смог выяснить. Но что-то внутри подсказывает мне, что это ты.
– Я?!
– Я же сказал – я говорю, а ты слушаешь. Когда закончу, поинтересуюсь твоей точкой зрения. И если это была ты, то все укладывается в простую и очень интересную схему. Ты спровоцировала Семена на просьбу о помощи, а потом спровоцировала его поставщиков на контакт. И быстро убрала всех. И если это так, как я думаю, то тебе нужно срочно отсюда уезжать.
– Почему?
– Потому что те, кто знает тебя, могут запросто сложить разбросанные кубики, как сделал я, и понять, кто именно убрал часть бригады Рамзеса.
– А теперь произнеси это имя еще раз и подумай, с чем еще был связан этот человек. Вот возьми и скажи – Рамзес Мцеберишвили. – Я взяла пачку сигарет и закурила, наблюдая за тем, как вдруг помрачнело лицо Акелы. – Ну, как?
– Еще хуже, чем было за пять минут до этого. Тебе нужно уезжать немедленно.
– Куда я поеду, ты что?! Я вас не оставлю.
– Почему ты всегда споришь, Аля? – устало проговорил муж, отбирая у меня сигарету. – Ты ничем нам не поможешь, только сделаешь хуже – мы будем вынуждены беспокоиться еще и о тебе, вместо того чтобы заниматься делами.
– Саша!
– Аля, я все сказал. – Он поднялся и взял телефон. – Алло, Никс? Машину через полчаса к крыльцу. Александра Ефимовна уезжает.
– Куда я уезжаю?
– К тетке. Поживешь у нее, пока тут все разрулится.
О, это похуже наказания... Жить с тетей Сарой, которой не так давно стукнуло семьдесят, – та еще радость. Но спорить и возражать бесполезно. «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов» – причем буквально.
– Тебе помочь собрать вещи?
– Нет, не нужно, – я покорно встала и побрела к себе.
* * *
– Я не могу понять – что ты вцепился в эту девку? Она же инвалид!
– Это ты инвалид. Удивительно, как никто до сих пор не понял, что у тебя с головой проблемы. Эта девка в одиночку убрала четверых здоровых, хорошо обученных мужиков. Тихо и без шума – ровно по одному выстрелу на каждого!
– Это не доказано. Кругом трубят, что в городе какой-то залетный снайпер, работающий на одну из группировок! И с чего ты взял, что это твоя Саша?
– Потому что чувствую. Я всегда чувствую, когда прав. А что трубят газеты и телевизионщики – так это же очевидная «утка», явно запущенная ее самураем. Как же он мне мешает...
– Ну, так грохни его – в чем проблема?
– Он пока мне нужен. Пока. И как только сыграет свою роль, моментально умрет. Причем так, как даже в страшном сне ему не снилось.
* * *
Такой тоски, как навалилась на меня в квартире тети Сары, я не испытывала, пожалуй, никогда прежде. Если бы не Никита, не знаю, как вообще пережила бы эту ссылку. Мой телохранитель из кожи вон лез, чтобы сделать мое пребывание под теткиным надзором менее неприятным. Он даже раздобыл где-то мотоцикл и вечерами вывозил меня за город на пустырь, чтобы я могла потихоньку тренироваться. Но и это никак не встряхивало меня, не отвлекало от тяжких размышлений. Из-за брата я настроила мужа против себя, обидела его, подбросила проблем – как будто у него их без меня недостаточно. Он даже звонит мне раз в три дня – где это видано!
Папа оказался еще более суров. Уж не знаю, что именно сказал ему Акела по поводу моего внезапного отъезда – а он обещал молчать про Семена, – но в его голосе сквозило такое недовольство, какого мне не доводилось слышать со времен юности, когда папа впервые узнал, что я прибилась к компании байкеров.
