— Подумаем об этом, когда придет время. Прости, я должен был
раньше тебе сказать.
Я смотрю в его глаза и понимаю, что это ничего бы не
изменило. Вспоминаю тот день, когда Деймен впервые рассказал мне о бессмертии.
Он честно предупредил, что я никогда не смогу перейти через мост, никогда не
увижу родителей и сестру. А я все равно согласилась. Отгоняла от себя мрачные
мысли. Думала — как-нибудь найду лазейку, сумею обойти запрет. Готова была в
чем угодно себя убедить, лишь бы только быть с ним вечно. И сейчас ничего не
изменилось.
Хоть я и не представляю, что скажу Сабине и как объясню
друзьям наше неожиданное дезертирство, в конечном итоге я хочу только одного:
быть с Дейменом. Иначе моя жизнь не будет полной.
— Нам будет хорошо, Эвер. Обещаю. Ты ни в чем не будешь
испытывать нужды и никогда больше не будешь скучать — особенно когда поймешь
бесконечные возможности всего сущего. Правда, тесных связей у нас с кем не
может быть, кроме как друг с другом. Тут ничего не поделаешь. Нет никаких
«лазеек». Это просто неизбежность.
Я киваю, глубоко вздохнув. Когда мы только познакомились,
Деймен сказал, что плохо умеет прощаться.
Он улыбается в ответ на мои мысли.
— Вот-вот. Кажется, что, когда привыкнешь, станет лучше, но
лучше не становится. Обычно я стараюсь просто исчезнуть, чтобы вообще обойтись
без прощаний. Так легче.
— Тебе, может быть, и легче, а тем, кто остается?
Деймен, кивнув, поднимается на ноги и тянет меня за собой.
— Что тут скажешь? Я жалкий эгоист.
— Я не это хотела сказать! Просто...
— Пожалуйста, не надо меня защищать. Я знаю, что я такое. По
крайней мере таким я был раньше.
Он ведет меня прочь от картин, ради которых пришел, я еще не
готова уходить. Человек, который, как Деймен, отказался от своей главной
страсти, вот так просто взял и все бросил, заслуживает второго шанса. Я
выпускаю его руку, зажмуриваюсь и материализую громадный холст, набор кистей,
палитру с множеством красок и все, что еще может понадобиться художнику.
Тороплюсь, пока Деймен не успел меня остановить.
— Что это? — Он с изумлением смотрит на мольберт.
— Давно ты, видно, не рисовал, если не узнаешь орудия
живописца! — улыбаюсь я.
Он смотрит на меня неподвижным напряженным взглядом, но и я
не отвожу глаза.
— Я подумала, что тебе будет приятно написать картину рядом
с произведениями своих друзей.
Деймен берет кисть и задумчиво вертит ее в руках, а я продолжаю:
— Ты сказал, мы можем делать все, что захотим, так? Вроде ты
собирался мне доказать, что обычные правила для нас не существуют?
Он смотрит на меня настороженно, хотя уже готов сдаться.
— А если так, то, по-моему, ты должен написать картину —
здесь. Создай нечто прекрасное, великое, что сохранится надолго. Когда ты
закончишь, мы повесим ее рядом с работами твоих друзей. Без подписи, конечно.
— Я уже давно не стремлюсь к славе, — говорит Деймен, и в
его глазах разгорается свет.
— Вот и хорошо. — Я киваю на пустой и чистый холст. —
Значит, я увижу работу бескорыстного гения. — Положив руку Деймену на плечо, я
подталкиваю его локтем. — Начинай, что ли? В отличие от нас, эта ночь не
бессмертна.
Глава 24
Я смотрю на картину, на Деймена, прижав ладонь к груди, и ни
слова не могу выговорить, То, что я вижу перед собой, никакими словами не
описать. Нет таких слов.
— Это... — Я запинаюсь, чувствуя себя мелкой и незначительной.
Совершенно недостойной такого удивительного изображения. — Это так красиво...
Запредельно... И... — Я мотаю головой. — Неужели это я?!
Деймен смеется, заглядывая мне в глаза.
— О да, это ты! Здесь воплотились все твои перерождения. Это
своего рода собирательный образ за четыреста лет. Огненные волосы и кожа цвета
сливок — из твоей жизни в Амстердаме, уверенность и цельность характера — из
пуританских времен, смирение и внутренняя сила — из трудной парижской жизни,
роскошное платье и кокетливый взгляд — из лондонского высшего света, а сами
глаза... Они не меняются. Они вечны, какой бы облик ты ни принимала.
— Какую часть ты взял из того, что есть у меня сейчас? —
спрашиваю я, не отводя взгляда от картины.
На ней изображено сияющее, ослепительное крылатое создание —
словно настоящая богиня сошла с небес, чтобы осыпать Землю своими дарами. Я
никогда в жизни не видела такой красоты и до сих пор не могу осмыслить, что это
— я.
Деймен улыбается.
— Ну конечно, прозрачные крылья!
Я оборачиваюсь, думая, что он пошутил, а у него лицо
серьезное.
— Знаю, ты их не замечаешь, но поверь мне, они есть. Ты для
меня — словно подарок свыше. Разумеется, незаслуженный, и я за него каждый день
благодарю высшие силы.
— Ох, не такая уж я замечательная... и добрая... и возвышенная...
И совсем не похожа на ангела, каким ты меня, кажется, считаешь. Особенно в последнее
время, сам знаешь.
Как мне хочется повесить эту картину у себя в комнате и
любоваться на нее каждый день! Но я знаю, важнее оставить ее здесь.
— Ты уверена? — Деймен переводит взгляд с чудесной
неподписанной картины на творения своих друзей.
— Совершенно уверена! Представь себе, какой поднимется
переполох, когда ее здесь обнаружат, в раме и на стене! Переполох выйдет
отменный. А еще представь, специалистов созовут, будут выяснять, откуда она взялась,
как сюда попала и кто автор!
Деймен кивает и, бросив на картину прощальный взгляд,
поворачивается к выходу. Я хватаю его за руку и тяну обратно.
— Эй, не спеши! Нужно еще название. Такая, знаешь, бронзовая
табличка, как у других.
Деймен смотрит на часы. Ему явно не по себе.
— Никогда не умел придумывать названия своим работам, всегда
обходился самыми очевидным. Знаень: «Блюдо с фруктами» или «Красные тюльпаны в
сине вазе».
— Все-таки, я думаю, не стоит называть эту картину «Эвер с
крыльями». На всякий случай, а то вдруг кто-нибудь меня и впрямь узнает. Давай
лучше что-нибудь... ну, я не знаю... литературное? Метафорическое, вот.
Наклоняю голову к плечу, не отводя взгляда от Деймена. Я
твердо намерена добиться своего.
— Какие будут идеи?
Он затравленно озирается.
— Например, «Чародейство», или «Ворожба», или... Ну не знаю,
что-нибудь в таком духе. — Я крепко сжимаю губы.
— «Чародейство»?
— Ты ведь явно под действием каких-то чар, если видишь здесь
сходство со мной!
Деймен подхватывает мой смех, и взгляд у него проясняется.
