Наш рассудок не понимает причин, по которым у нас учащается пульс или краснеют щеки, поэтому он может спутать страх с вожделением. К тому же романтические отношения считаются социальными эмоциями, и мозгу приходится полагаться на сигналы сознания, чтобы решить, как поступить. Возможно, когда подросток приглашает свою подружку посмотреть ужастик, а не умильную романтическую комедию, он не такой уж дуралей, как можно подумать.
Если вы спросите мужчину, что ему нравится в его партнерше, он затруднится с ответом. Возможно, он даже не понимает, чтО Изначально привлекло его в ней
В первой части этой книги мы могли увидеть, что в любви мы не осознаём особых причин, по которым делаем свой выбор. При этом большинство из нас не отдают себе отчета в том, что не знают причины выбора своего партнера. Тем не менее у всех есть представление об идеальном образе мужчины или женщины, и мы способны перечислить качества человека, которого любим. Такое несоответствие трудно объяснить. Быть может, мы делаем выбор бессознательно, а уже потом придумываем причины, чтобы его объяснить, и начинаем верить, что эти причины оправдывают наше первоначальное решение. Команда шведских ученых обнаружила веские свидетельства тому, что именно так и происходит
[75].
Они показывали добровольцам серии парных картинок с изображением женского лица, а те быстро выбирали картинку, которая казалась им привлекательнее. Затем им давали ее и просили объяснить, почему они выбрали эту женщину. Но иногда они подменяли картинку прежде, чем отдать ее добровольцу.
Почти четыре пятых количества времени участники не замечали подмены, и это само по себе поразительно. Когда после эксперимента их спросили, обнаружили ли бы они подмену фотографий, подавляющее большинство ответили положительно. После этого эксперимента исследователи показали, что могут проделать то же самое с подменой чая и джема в эксперименте с покупателями. И большинство покупателей действительно не замечали несоответствия полученного товара выбранному первоначально, даже при различиях вкуса и запаха.
Нам же этот эксперимент позволяет непосредственно выяснить, что происходит, когда люди объясняют выбор, который они не делали сознательно. Признаются ли они в том, что не могут объяснить свой выбор? Или они нервно посмеиваются, понимая, что произошло нечто странное, хотя не понимают, что именно? На самом деле они не делают ни того ни другого, а просто отвечают с той же степенью уверенности, как те, кто получил выбранную фотографию, и с тем же количеством деталей, которые объясняют их выбор. Иногда они даже приводят аргументы, которые нельзя было считать значимыми, сообщая экспериментатору, что им нравятся сережки в ушах девушки, хотя на карточке, которую они выбрали первоначально, на девушке не было никаких сережек.
Если ученые могут морочить нам голову таким грубым способом, а мы по-прежнему думаем, что делаем выбор по причинам, которые нам известны, неудивительно, что одна часть нашего мозга может принимать решения за нас и заставляет нас думать, что мы сделали его на других основаниях. Вы можете встретить свою суженую, карабкаясь по отвесной скале, а на предмете вашей любви окажется красный свитер, но вы будете считать, что вас очаровал ее заразительный смех.
Культура становится возможной, потому что мы делаем то, что делают другие, и думаем, что хотим делать то, что делаем
Живи мы с вами в другом времени и другом месте, то думали и поступали бы совершенно иначе. Это касалось бы таких важных вещей, как вера в существование конкретного бога, требований религии, нашего отношения к рабству и сексу, а также нашего мнения о допустимости кидать женщину в погребальный костер ее мужа. Это также касается и менее значимых ценностей: музыка, которую мы слушаем в одиночестве, и картины, которые мы вешаем на стены нашего жилища, – все это продукты окружающей нас культуры. Сегодня трудно в это поверить, однако существовало целое поколение мужчин, которые были уверены в красоте пурпурных сорочек с раструбами.
Отдельные из этих культурных различий зависят от некоторых фактических представлений, которые меняют способ нашего мышления. И это не просто процесс закрепления и распространения убедительных аргументов: мы видели множество доводов, которые защищают наш выбор, но не делают его. Если бы мы вернулись на 300 лет назад, сомневаюсь, что вы могли бы написать трактат, который убедил бы людей остановить рабство или заставил бы англичан есть спагетти на обед.
Однако мы увидели эксперименты, которые показывают нам, как формируется культура. Они объясняют, почему между тем, что думают и делают люди вокруг нас, различий гораздо меньше, чем сходства, даже когда они радикально отличаются от того, что думают и делают в других обществах.
Мы делаем то, что делают другие: непроизвольно имитируем их жесты, выбираем тот же сорт питьевой воды, что и они, так же засоряем окружающую среду и повторно используем полотенце в гостинице, когда узнаём, что так поступают другие люди. Мы так поступаем непроизвольно, но со знанием дела
[76]. Попробуйте-ка стоять в переполненной церкви, когда все остальные опустились на колени, или зайти в пижаме в ресторан, или поприветствовать команду противников на трибуне болельщиков… Если осмелитесь, конечно.
