Большинство людей скажут, что вы должны это сделать не задумываясь. Эту задачу можно рассматривать как пример «моральной математики»: жизни пяти человек ценнее, чем жизнь одного. Однако тот же сценарий предполагает, что наши рассуждения не так примитивны. А теперь представьте себе, что вы подъехали к мосту, с которого видно железнодорожное полотно. Пять мужчин привязаны к рельсам, как в прежнем сценарии, и поезд несется на них. Рядом с вами стоит и смотрит вниз на назревающую трагедию очень толстый мужчина. Когда раздается гудок поезда, он вытирает пот со лба. Вы меряете его взглядом: он действительно крупный парень. Если вы сбросите его с моста на рельсы, он, безусловно, погибнет, но остальные пятеро будут спасены. В этом случае должны ли вы пожертвовать одним человеком ради спасения пятерых?
И тут большинство скажет «нет». Возможно, потому что во втором примере вы используете другого человека как средство, тогда как в первом сценарии несчастный погибнет просто по невезению, оказавшись в этом положении. Но чтобы понять, какой именно довод стоит за этим решением, нам нужно придумать третий вариант. Теперь поезд едет по круговой дороге. К полотну привязаны шесть мужчин – пять худых и один толстый, в конце ряда. По условию задачи поезд движется по часовой стрелке. Он переедет пятерых и убьет их всех, но совокупный эффект от пяти тел сможет задеть колеса и остановить поезд. Тогда толстяк выживет. Тем не менее у вас есть шанс переключить движение поезда, чтобы он начал двигаться против часовой стрелки. Толстяк окажется первым и будет убит, но остальные пятеро останутся в живых. Переключение рычага в третьем примере представляется другим случаем, когда одним жертвуют во спасение пятерых, но теперь большинство людей считают, что это лучший выход из положения
[28].
Такие воображаемые игры и вопросы о том, как бы вы поступили, показывают, что большинство из нас делает моральный выбор, который невозможно объяснить никаким основным сводом правил или принципов, которые изобрели философы. Если у нас есть разумные правила для принятия моральных решений, то мы попросту не знаем, какие они. А это значит, что их нельзя считать разумными.
Наш моральный выбор – это преимущественно эмоциональное решение
Группа исследователей из Принстона под руководством Джошуа Грина
{11} провела похожие эксперименты, связанные с моральной дилеммой
[29]. Но вместо того чтобы создавать своды византийских правил, которые могут описывать наши доводы, они сканировали мозг добровольцев в процессе их ответов. Они полагали, что сбрасывание толстяка перед поездом могло быть эмоционально труднее, чем переключение рычага, который пошлет поезд на него.
Неудивительно, что области мозга, которые обычно связывают с эмоциями, были активнее, когда люди задумывались об эмоциональных затруднениях. Тем не менее исследователи рассматривали также и те области мозга, которые, как правило, активируются при принятии таких простых (ни эмоциональных, ни моральных) решений, как, например, выбор скидки в магазине или определенного маршрута. Эти области обычно задействованы при принятии нравственных решений, меньше связанных с эмоциями (например, создание программы вакцинации, когда прививка защищает от смертельного заболевания, но иногда может иметь побочный эффект с летальным исходом). Однако они значительно менее активны при принятии эмоциональных нравственных решений (например, убить одного заложника, чтобы спасти себя и других).
Когда проблема сформулирована таким образом, что между нами и самой дилеммой возникает дистанция, мы готовы согласиться с доминантой большего добра. Но когда мы должны представить себе, как толкаем толстяка на смерть, душим ребенка или отрубаем человеку голову, тут мы отвечаем по-другому. Похоже, что моральные нормы у нас есть, но ориентируемся мы на них только тогда, когда не задеты наши чувства. И действительно, пациенты с повреждением мозга и патологическими эмоциональными реакциями чаще следуют моральной математике, делая выбор в пользу спасения большего количества людей, даже если вынуждены пойти на очень неприятные действия, как, например, смерть ребенка
[30]. И все-таки моральный выбор эмоционален, и когда здоровые люди его совершают, то не принимают во внимание правила.
А что же философы делают со своими еще более сложными системами правил? Они отделяют холодный расчет от выбора, в который вовлечен не только разум, но и сердце. Затем они пытаются сформулировать, как наши чувства влияют на наши решения, разрабатывая теорию эмоций. Однако у людей разные эмоциональные реакции. Вы не найдете двух философов с одинаковыми эмоциональными реакциями, и поэтому они спорят вот уже тысячу лет, не приходя к единому решению.
Моральные суждения помогают защитить наш выбор, а не сделать его
Одной из крупнейших в США дискуссий на тему морали стало обсуждение допустимости смертной казни. Обе стороны придерживались твердых взглядов. Для некоторых смертная казнь – основа справедливого общества, тогда как для других – признак жестокости и варварства. Эта дискуссия дала психологам интересный материал о мотивации в действии.
Для этого ученые из Стэнфордского университета познакомили поборников и противников смертной казни с данными о сериях исследований, проведенных с целью узнать, можно ли считать смертную казнь средством устрашения
[31]. Исследования были вымышленными, но выглядели вполне правдоподобно. Некоторые данные наглядно демонстрировали, что смертная казнь отпугивает потенциальных убийц: по этим данным после возвращения электрического стула в некоторых штатах количество убийств стало меньше. Другие исследования показывали, что смертная казнь оказалась неэффективной: инъекция, электрический стул или расстрел осужденных преступников только увеличили количество убийств.
Поборники смертной казни сочли неубедительными исследования, которые отрицали эффект устрашения. Однако они не считали, что их отношение вызвано заранее готовым убеждением в неправильном ответе (что могло быть вполне рациональной защитой: вероятно, они уже получили такое количество информации на эту тему, что еще одно исследование не смогло перевесить их аргументацию). Они просто решили, что исследования были плохо организованы. Они даже могли точно указать изъяны в исследованиях, отмечая, что данные охватывают недостаточно длительный период или приводят цифры уровня преступности вне контекста. Те же поборники смертной казни обнаружили, что исследования, показывающие наличие эффекта устрашения, объясняют, как хорошо они были организованы. При этом противники смертной казни пришли к противоположным выводам. Они нашли недочеты в методах исследований, которые демонстрировали устрашающий эффект, и пришли к утверждению, что опросы, поддерживающие их исходную позицию, были проведены лучше и выглядели гораздо убедительнее. Ранее мы видели, что люди склонны сначала выбрать политика, а затем искать аргументы в защиту его убеждений, а не наоборот – сначала убеждения, а потом политик. С нашей нравственной позицией все происходит так же.
