Повторюсь. Вывод, сделанный мной в той части главы, где речь шла о наблюдении пионов, состоит не в том, что пионы обладают свободой воли, – и даже не в том, что люди обладают свободой воли. Просто ключевое предположение философов, что прошлое полностью определяет будущее, не подтверждается современной физикой. Их аргументы, что свободы воли не существует, основаны на ложных предпосылках. Мы не можем сделать вывод, что свобода воли существует, но можем твердо сказать: ничто в науке не исключает ее существования.
Несмотря на то что современная физика допускает существование свободы воли, любое ее проявление не должно противоречить закону возрастания энтропии – закону, по которому более вероятные события происходят чаще, чем менее вероятные. Энтропия – абсолютный ограничитель. Может ли свобода воли преодолеть энтропийную тиранию?
Управление энтропией
Можно ли с помощью нефизического знания повлиять на будущее, изменить его в направлении менее вероятном, чем то, в котором оно развивалось бы само? Ответ на этот вопрос окажется важным, как только мы доберемся до физического источника понятия сейчас; он поможет определить, почему этот момент так важен.
Думаю, ответ очевиден: да. Даже если мы не в состоянии снизить энтропию Вселенной, тем не менее можем манипулировать ее ростом и направлять его так, как нам нужно. Мы в состоянии пользоваться свободой воли, выбирая из доступных вариантов будущего. Вправе решить, куда поставить чашку с чаем – на середину стола или на край. Мы должны определить, протыкать ли перегородку между емкостями с газом и вакуумом. После этого энтропия приведет все в наиболее вероятное состояние, но сначала мы обязаны выбрать начальные условия. Мы – дирижер, а энтропия – наш оркестр.
Деревяшка может сгнить – с увеличением энтропии – или мы можем зажечь спичку и использовать эту же деревяшку для обжига посуды, изготовив с ее помощью чайную чашку, или для толкания поршней в двигателе трактора, с помощью которого мы построим город. Энтропия тоже вырастет, но большую часть ее прироста мы сможем выбросить в пространство как ненужное тепловое излучение. Локальную энтропию – города, окружающей среды, цивилизации – нам вполне под силу снизить. Она уменьшается потому, что мы этого хотим. То, что я говорю, не ново; все это описал Эрвин Шрёдингер в книге «Что такое жизнь?».
Можно ли считать существование свободы воли фальсифицируемой гипотезой? Конечно, с людьми куда сложнее экспериментировать, чем с пионами, но мы, по крайней мере, способны посмотреть, возможен ли такой эксперимент в принципе и что мы подразумеваем под свободой воли. Я попытался это сделать:
Если люди всегда следуют законам вероятности, то свободы воли не существует. Если люди регулярно делают в высшей степени маловероятные вещи, которые невозможно предсказать на основании внешних влияний, то такое поведение и составляет свободу воли.
Это заявление принципиально противоречит заявлению Шопенгауэра, которое уже цитировалось: «Ты можешь делать то, что хочешь; но в каждое мгновенье твоей жизни ты можешь хотеть лишь чего-то определенного, и, безусловно, ничего иного, кроме этого одного». Утверждение Шопенгауэра основано на физикалистских представлениях, уместных в момент расцвета классической физики, но теперь уже не имеющих смысла. Шопенгауэр, представляя свою работу на форуме физиков, не предложил никакого метода для фальсификации (проверки) своей теории.
Я не могу привести никакого физикалистского доказательства того, что свобода воли реально существует. Утверждаю лишь, что нет никаких достоверных доказательств ее несуществования, и нефизическое знание вкупе с признанием того, что не все пути к увеличению энтропии доступны, предлагает альтернативу физикалистскому объяснению свободы воли как психологической иллюзии.
«Мы исходим из той самоочевидной истины…»
В период расцвета классической физики, от Ньютона до Эйнштейна, пока ученые, казалось, наглядно демонстрировали, как эта наука определяет будущее, в философии царила растерянность. Физика постепенно размывала веру во всесильного и активного Бога, и где же тогда было искать источник морали, если таковой вообще существовал? Существует мнение, что с отступлением Бога Просвещение в Европе было попыткой восстановить основания человеческой морали, прежде диктуемые Всевышним. Что лежит в основе этичного поведения? Как устанавливаются стандарты морали, честности и справедливости? И как насчет политического правления? Если правительство не установлено Богом (божественное право королей), откуда же оно черпает свою власть? Каковы надлежащие пределы этой власти?
В эпоху Просвещения грань между добром и злом определялась из псевдонаучных соображений. Всеобщим увлечением была физика. Она устанавливала стандарт использования разума для получения правдоподобных объяснений. Мораль выводилась из здравого смысла и оправдывалась ценностями, которые создавала. В XVIII веке Дэвид Юм
[264] разработал эмпиризм – метод, как он говорил, «человеческого познания», способ примирить моральную ответственность с детерминированным миром. (На самом деле неважно, откуда исходит детерминизм – от физики или от Бога.) Этика теперь опиралась не на абстрактные правила, врученные человеку Богом, а на личный интерес и удовольствие, которое мы получаем, помогая другим. У Юма были глубокие озарения, которые мы и до сих пор считаем убедительными, он считается одним из основоположников в области когнитивистики.
Философию Просвещения и после Просвещения невозможно изложить в нескольких книгах, тем более в нескольких абзацах. Поэтому простите мне эту излишне краткую отсылку. Но думаю, в тот период в философии на первый план вышли попытки заменить религию концепциями и идеями, которые были бы столь же мощными, как явно бледнеющий Бог, и могли привести к неким принципам управления обществом. Философы сражались с логикой, разумом и физикой, пытаясь объяснить, почему моральное поведение по-прежнему имеет смысл и почему их новые идеи управления справедливы. Джон Локк
[265] утверждал: разум ведет к признанию того, что человек с рождения обладает правами – теми самыми, которые позже красноречиво развил Томас Джефферсон
[266]. Правда, мне кажется, Локк искусственно приписывал разуму такую роль.
