Даже проводники постоянно оглядывались, примечали деревья,
повороты, ручьи, медлили, отчего магистр гневался и грозил страшными пытками.
Ему объясняли, да и сам знал, что каждую весну такой лес меняется. Если
дубы-великаны еще стоят, то на месте прошлогодней тропки может появиться болотце,
ручей изменит русло, старых тропок нет, а завалы из огромных деревьев возникают
совсем в других местах.
Ценой огромных усилий вышли к засеке из поваленных деревьев.
Гваделуп застонал от злости, поклялся когда-нибудь сжечь этот лес вместе с
мерзкими язычниками, что живут в нем аки звери. Наваленные крест-накрест
вершинками встречь чужаку, деревья образовали непроходимую преграду. Еще полдня
истратили, пока нашли тайные проходы. Долго рубили и растаскивали, чтобы могли
пройти и тяжелые рыцарские кони.
Едва ступили на найденную тропу, как в дальнем краю поляны
резко взметнулась листва. Донесся резкий щелчок спущенной тетивы. Гваделуп не
успел схватиться за щит, как конь рухнул, будто ему подрубили ноги.
Магистр успел выдернуть одну ногу из стремени, но его тоже
бросило на землю. С бранью поднялся, красными от гнева глазами оглядел поляну.
Пятеро воинов, прикрываясь щитами, спешно бросились на ту сторону. Раздались
еще два щелчка, двое воинов рухнули. Трое добежали целыми, один сразу заорал:
— Здесь никого!.. Одни арбалеты!
Проводник подбежал к магистру, покачал головой:
— Не арбалеты... Самостpелы.
В листве искусно прятались гигантские луки, наглухо
закрепленные. В траве скрытно тянулись жилки, закрепленные за колышки. Нечаянно
задевший жилку сам спускал тетиву, нацеленную ему в грудь. Лишь магистру
повезло, он был в седле, но не повезло его коню.
Раненых уже раздевали, осматривали. Лекарь угрюмо качал
головой. Стрелы били страшно, даже щиты не спасли. Оба были ранены тяжело,
умрут к концу дня.
— Такие ставят на лося, — пояснил проводник. Он
подал длинную стрелу, вместо привычных перьев торчали деревянные пластинки,
искусно заточенные, тонкие. — Простой стрелой, что бьем уток, его не
свалишь.
— Значит, у них нет боевых стрел, только охотничьи?
В голосе магистра было столько презрения, что проводник,
смиренно опустив глаза, пояснил со скрытой издевкой:
— Бодричи говорят, что лосей бьют в осень, а дураков —
всегда. Даже простыми палками.
Гваделуп знал, что от этого похода зависит вся его
дальнейшая судьба. Его избрали магистром большинством в один голос. Но если
поход не завершится взятием стольного града лютичей, он потеряет не только этот
голос.
Он привел с собой горсточку рыцарей даже с островов, в том
числе трое приплыли из Британии. Остальные присоединились в Германии, многие
отряды уже ждали, явившись на клич папы римского. Поход был объявлен против
язычников, а рыцари и папа делали вид, будто не знают, что лютичи и бодричи,
как и весь славянский мир, давно приняли учение Христа и что Пресвятая Дева
должна защищать славян так же, как саксов или германцев.
Да, от этого похода зависело, быть Гваделупу владетельным
бароном или не быть. По итогам этого похода решится, останется он магистром
Ордена или же более умелый займет это кресло. Точнее, седло боевого коня, ибо
он не собирался протирать зад в скучных прениях о судьбах мира и
культуртрегерстве германцев.
Но от этого похода зависело много больше. У Гваделупа сердце
начинало стучать чаще, когда перед ним возникал образ белокурой красавицы. Она
жила в туманной Британии, ее замок был на берегу Дона. Могучая река в том месте
делает излучину, там роскошный лес, полный дичи, в реке кишит рыба, в зарослях
камыша тесно от птицы. У нее мягкие и добрые родители, там хорошие соседи, а с
такой красавицей женой он был бы принят при дворе короля и занял там подобающее
ему место.
При одном ее имени у Гваделупа кровь приливала к чреслам. За
нее он готов сражаться хоть копьем и мечом, хоть зубами и когтями, за нее готов
пойти на ложь и вероломство, в борьбе за нее ударит в спину или нальет яда.
Ее даже звали звучно и необычно, в ее имени он слышал звон
льда, шуршание снежинок.
Звали ее — Крижана!
В поисках тропы проводники вывели на гигантское открытое
место, окруженное стеной все того же дремучего злого леса. Крестоносцы,
возрадовавшиеся было при виде деревянных стен, взвыли от разочарования.
Это была не крепость, а языческий храм, такие уже видели.
Капище, как называют их славяне. За высоким частоколом из заостренных жердей
высился навес на четырех столбах, под ним полукругом расположились камни. В
центре был очаг, багровые угли еще дымились. А вокруг навеса стояли языческие
идолы, вырезанные из стволов старых дубов.
Разбив топорами ограду, пешие воины ринулись вовнутрь.
Магистр с конными рыцарями наблюдали, как крушили и ломали, потом подрубили
столбы и свалили в кучу. Много усилий затратили, чтобы поджечь пусть сухое, но
твердое, как камень, дерево. А когда капище запылало, почти каждый вытер пот с
чувством глубокого удовлетворения.
Господь дал им меч, чтобы повергать чужих богов и утверждать
Его власть. А так как нечестивые боги существуют только в дереве и камне, то
сейчас их власть исчезает, взамен приходит власть Господа. Владыки всех и вся.
И те, кто его не признает, — злостные мятежники, которых надо истреблять
без жалости и милосердия.
Гваделуп знал, что, как медведи в лесу, так и грады лютичей
похожи один на другой, как капли воды. Магистр Говард Синий, который возглавлял
предыдущий поход, был самодовольный дурак, он погубил не одно войско, сам едва
унес ноги, но знатность рода давала ему право повести новое войско, если он,
Гваделуп, потерпит поражение. Но он не Говард Синий, он почти сохранил войско,
а уже три града сожжены, несколько мелких племен оттеснены в самую глубь леса.
Подойдя к этому граду, он густо выставил стрелков из лука,
Те часто метали стрелы, и над тыном не решались подниматься защитники. Не один
получил стрелу в лицо или в руку. Камни метали вслепую, смолу лили, не глядя.
Арбалетчиков Гваделуп берег, их редкие выстрелы понадобятся позже.
Под прикрытием стрел пешие быстро забросали ров жердями,
бревнами, вязанками хвороста. Когда края рва сравнялись, быстро набросали щиты.
Под ним к стене сразу подбегут сотни воинов, уже с крючьями, умелые, знающие.
Многие из них не первый раз карабкались на чужие стены, рубили защитников,
врывались в грады, сея ужас и смерть.
Перед крепостью-градом лютичей выстроились цепью метательные
машины. Их соорудили здесь же на месте, после того как убедились, что прямым
штурмом крепость не взять, а на осаду уйдут месяцы. Гваделуп благословил небо,
что надоумило его взять в обоз не столько цепей для сковывания попарно
невольников, как настаивали короли французский и император германский, а жгуты,
запасные части и вороты для баллист.
По знаку Гваделупа взвились в воздух тучи камней. Возле двух
камнеметалок горели костры, там калили булыжники, выхватывали из огня клещами,
опускали в деревянные ложки и зашвыривали через стену, стремясь вызвать пожары.
