Олег удивился еще больше:
— А что я сказал такого?
— Но это же.. святая!
— Да ладно тебе, Томас. Я больше тебя видел святых. Все
мы.. все они святые лишь пятнами, как леоперды. Святые, так сказать, в
сравнении.
Он уже рассуждал вслух, не столько обращаясь к Томасу, как к
своим мыслям, совсем забыв о четырех противниках, а те уже переглядывались,
собираясь с духом, все-таки их четверо.
Яра бросила на Томаса благодарный взгляд, но в нем была и
странная жалость, а во взгляде на калику такое же странное одобрение, сути
которого рыцарь не понял. Словно бы одобряла даже не подвиг, а слова, сказанные
Пречистой и Непорочной. Словно бы знала, что та не разгневается уж точно. И не
по своей неизреченной милости, а... почему-то еще.
Глава 14
Теперь капище Стоунхенджа освещала огромная багровая луна, и
оно было словно залито дымящейся кровью. Такой же недобрый зловещий свет шел от
красной плиты в самой середине круга. Калика вперил обрекающий перст в Маздона.
— Вы, четверо, стойте, где стоите. Только эта плита
устойчива.
Король с проклятиями выхватил меч. Ролан ухватил его сзади
за руки. Король отчаянно вырывался, с другой стороны Гульча приставила нож к
его горлу.
— Застынь!
— Но этот... этот дикарь в шкуре завлек в ловушку!
Голос Гульчи был раздавленным:
— Это он умеет. Поверь, умеет.
Теперь все четверо смотрели на калику. Маздон вязал пальцами
какие-то знаки. Олег следил за ним исподлобья, но молчал, не двигался. Если и
были то магические символы, как подозревал Томас, то калика их либо не понимал,
либо не считал опасными.
Король, все еще в руках могучего викинга, вскричал в ярости:
— Проклинаю вас всех, предатели! Сами не сумели, и мне
помешали!.. А что теперь? Да не бывать тому, чтобы король англов признал
поражение от какого-то нищего рыцаря и юродивого странника!.. Если не помогла
ваша мощь, если даже сила Христа и его матери на их стороне, то я обращаюсь к
своим древним богам!.. Клянусь, сегодня же принести кровавую жертву!.. Тысячу
молодых женщин брошу под топоры... Кровью залью их каменные изваяния, потешу
свирепые сердца!
Прямо над сводами сгустилась ночь. Заблестели звезды,
внезапно раздался страшный хохот, от которого кровь застыла в жилах. Вместо
звезд зажглись страшные багровые глаза. Хохот прогремел снова, тьма стянулась в
середину, там обрисовался торс огромного зверочеловека. Хищный рот был обагрен
кровью, на щеках пламенели ритуальные раны. Уши торчали, как у волка, клыки
блестели. Чудовищный бог наливался плотью, под блестящей кожей вздулись
стальные мускулы.
Со страшным ревом он потянул огромные лапы к застывшей в
ужасе группке людей. Томас выронил меч, прижал к груди Яру. В другой руке все
еще сжимал чашу.
Олег вскинул руки, воскликнул что-то, потонувшее в грохоте.
Грянул гром, блеснула слепящая молния. Не погасла, а лишь умерила нестерпимый
блеск. Из сияния раздался негромкий, молодой, но очень усталый голос:
— Не дам.
Загремело так, что зашатались камни. Нечеловеческий голос
древнего бога Тарана проревел страшно:
— Это моя добыча!
— Твоя, — согласился голос, — но не вся.
Только король.
— Почему? Они чужие тебе!
— Зато эта чаша под моей защитой. Как и мои дети, что
несут ее...
— Почему только король?
— Взявший меч да погибнет от меча! Идущий за шерстью да
вернется стриженным...
Зверобог взревел в ярости. Чудовищная лапа опустилась, люди
стояли, как вмороженные в лед. Огромные пальцы, каждое с бревно, схватили
короля. Он завизжал — рука начала подниматься, затем захрустело, хлопнуло, на
плиты брызнули струи крови. Снова прогремел хохот, уже удаляющийся. Под сводами
просветлело, стали видны поперечные балки.
Сияние быстро меркло. Олег закричал могучим голосом:
— Таргитай, спасибо, что явился, хотя я звал не тебя!
— Ты еще не знаешь, что у вас впереди...
— Знаю, не отлежимся. Но ты чего явился?
Голос прогремел медленный и смертельно усталый:
— Если ты сам, ковавший чашу, почему-то не берешься ее
защитить... Все-таки тут двое моих детей...
Олег вытаращил глаза.
— Так Томас тоже?.. Из какой же он ветви... Ах да, в
нем кровь Гота! Понятно. Ну как тебе там, наверху?
Голос сказал с иронией:
— Меняемся?
— Ни за какие пряники, — отшатнулся Олег.
— Да знаю, знаю... Все еще творишь царство разума...
Или уже что-то другое? Спеши, я так хочу отдохнуть... Смени меня.
Голос смертельно усталого бога отдалился и затих. Теперь
потрясенно смотрели на скромного калику. Он развел руками.
— Все боги, старые и новые, весь народ, воины и
простолюдины, все на стороне сэра Томаса. Даже погода, тьфу-тьфу, не сглазить
бы... Так что подумайте о выборах нового короля. Такого, который был бы
популярен среди рыцарей, менестрелей — от них зависит многое, — торговцев.
Маздон внезапно выбросил вперед сжатые кулаки. Из них
вырвались два слепящих луча. Воздух вспыхивал и сгорал вместе с ночными
бабочками и летучими мышами. Один луч задел столб, там зашипело, взвилось
облачко пара. Камень оплавился и потек, как темный воск.
Голос Маздон был полон ненависти:
— А этого ты не ждал?
Олег отпрыгнул, крикнул:
— Но ведь... устав запрещает магию!
— Семерым Тайным позволено отныне все!
Олег пригнулся, всесжигающий луч чиркнул над головой по каменной
глыбе. Пахнуло жаром, запах горелого камня странно напоминал запах горящего
человеческого мяса.
— Значит... ты предал... даже своих.
Краем глаза он увидел Томаса, что мчался к ним с разинутым в
крике ртом. В руке рыцаря блистал меч Англа, другой рукой прижимал к груди
чашу. Яра, конечно же, поняла, куда он бросился, побледнела, с воплем кинулась
следом.
Маздон резко повернулся, ослепляющий луч прорезал воздух и
ударил в бегущего рыцаря. Томас даже не остановился, только вскрикнул яростно,
добежал и обрушил на врага страшное лезвие.
Лицо Тайного в последний миг выражало только безмерное
удивление. Томас ударил слишком торопливо — спасал друга, потому лезвие, срубив
ухо
главного врага, глубоко врубилось в плечо. Маздон повалился,
кровь брызнула ручьем. Томас уперся ногой, выдернул меч.
Тайный бился в луже крови, приподнялся с трудом. Белые от
боли глаза отыскали неподвижную Яру.
