Олег сказал невесело:
— Разуй глаза, Табити. Когда-то правила Великой Степью.
Самые могучие народы, потрясавшие миры, поклонялись твоей мощи. Но пришел новый
бог... Ты помнишь того синеглазого с дудочкой? Никто его не принимал всерьез.
Но он ссадил кочевников на землю, приучил пахать и сеять, а тебя заточил среди
этих болот... А ты все еще не веришь в новых богов?
Голос, полный гнева и ярости, упал до шепота:
— Разве время творения еще не ушло?
— Каждое время творит своих богов, — ответил Олег
невесело. — Не все они удачны. Как и мы. Теперь богов творят сами люди. А
люди слеплены не только из ума и воли, как хотелось бы волхвам... Хватает глины
слабости, уныния, суеверий, дурости, лени, невежества, драчливости. Когда эта
дрянь в человеке берет верх, тогда на свет появляется такое... Разве Род
сотворил Корса — бога обжорства и пьянства? Люди! Дали ему силу, целые племена
поклонялись... Их стерли в пыль те, кто создал себе богов потрезвее.
— Кто он, новый бог?
— Ты не поверишь. Бог рабов и для рабов. Но ему охотно
кланяются и свободные племена, потому что в каждом человеке слишком много от
раба. За свободу надо стоять, а когда кто-то приходит и очень сладко говорит,
что рабом быть проще и спокойнее, что надо вручить свою судьбу другому —
сильному, который все видит и все знает, который придет и все рассудит...
Многие добровольно отдают свою свободу. Сладкая ложь проходит там, где не
прошел меч.
— Неужто человек пал так низко?
Олег пожал плечами.
— Я видел сильного и мудрого богатыря Калидара, когда тот
оброс грязью и спал вместе со свиньями... Но когда он выздоровел — я думаю, он
хворал, хотя телом был крепок и силен все так же, — то снова совершал
подвиги. Если у человека бывают болезни, то, наверное, бывают и у всего
человеческого племени.
Снова прогремел яростный, но уже полный горя голос Табити:
— Иная болезнь убивает вовсе. Что делаешь среди больных
ты, который не болен?
— Я прозевал начало этой болезни. Или слабости, называй
как хочешь. Когда началось, я искал Истину в темной пещере. Нас много было,
ищущих... В пещерах, лесах, горах... Мы все приходили в мир, провозглашали свою
Правду, иных делали верховными жрецами, иных забивали камнями, распинали,
бросали в котлы с кипящим маслом... Я создавал правду для сильных и свободных,
был опьянен прошлыми победами... Но другой, который искал Правду в пустыне,
придумал утешение для слабых и нищих духом, для калек, уродов и рабов... Когда
я вышел со своими идеями, оказалось, что я опоздал, страшно опоздал...
— Навеки?
— Шестьсот лет, Табити! Через каждые шестьсот лет в мир
приходит пророк с новым учением и становится богом. Первый, Лосиха, пророк
охоты, царевич из мелкого царства на юге, плотник из Назарета... Последним был
погонщик верблюдов на жарком востоке. У него учение молодое, сильное, злое, но
и учение рабов присобачили короли Запада: объявили войну молодому богу. Так
что, не поверишь, но мы с этим молодым рыцарем возвращаемся с первых войн,
когда дерутся не за земли, рабов или богатства, а схлестнулись сами боги!
После тяжелого молчания Табити снова подала голос. Теперь в
нем было непривычное для яростного огня страх и непонимание:
— Но ты... из Старых? Почему ты здесь?
— Болезнь не сломить, но надо помочь переболеть
быстрее. И не остаться роду людскому калекой. Тогда и вернем старые культы и
древних богов. Потому нам нужно как можно быстрее дойти и донести. Ты в
состоянии задержать их?
Голос Табити снова окреп, в нем слышался треск огня и грохот
падающих крыш горящих зданий.
— Тебе никто не помешает в моих владениях!
Томас одел перевязь через плечо, подхватил мешок. Яра взяла
мешок побольше, смотрела на Олега выжидательно. Тот поднял кулак в прощании:
— Слава тебе, бессмертная!
— Пусть путь твой будет среди огня.
Олег кивнул, благодарил, а Томас подумал растерянно: они оба
с ума сошли! Или думают, что он — саламандра?
Глава 8
К острову быстро плыли, рассекая воду, как утки, круглые
блестящие головы. Следом тащился плот из тонких, но сплетенных в несколько
рядов прутьев. Томас и Яра молча ступили вслед за волхвом на плот. Тот
колыхнулся, но множество лап с перепонками удержали.
Остров быстро оставался позади, а огненный столб слабел
быстрее, чем удалялся остров. Не потому ли, подумал Олег, что истощаются
болотные газы. Причем на болоте чувствуется близость черной крови земли, что
горит ярко и страшно. Так что Табити еще долго может жить на острове...
Плот несся так, что встречные растения срезало, как бритвой.
Стебли и чашечки кувшинок часто падали на плот, Томас брезгливо спихивал
ногами. Головы иногда исчезали, их на ходу сменяли другие, Томас уважительно
цокал языком. На ходу менять коней всегда трудно, а здесь все без толчков и
потери скорости!
Лес был древний и нехоженый. Людская слава населила его
чудищами, что пожирают всех и вся, всяк обходил стороной, а тот, кто не всяк,
въезжал в полной уверенности, что за ним не подсмотрят и тайного разговора не
услышат.
В лесной избушке, ветхой и малозаметной, на крохотном
островке среди тихого лесного озера шел неспешный разговор. Слова ронялись
медленно, обдуманно, без гнева или радости, удивления или неожиданности. Все
четверо собравшихся были неуловимо похожи: манерой речи, движениями.
В каменном очаге догорали березовые поленья. Сухое тепло
выдавливало озерную сырость, в проемах окон злобно звенели комары, но в комнату
залетать не решались.
— Я тоже не люблю срываться с места, — говорил
Бадри ровным сильным голосом, — но прибыл ведь? Да, пришла нужда вмешаться
нам. Семеро не простят, что мы пальцем не шевельнули.
— Какие Семеро? — спросил второй, его звали
Мит. — Этот северный рыцарь уничтожил их почти всех... в том числе и
Слымака.
— Семерых уничтожить невозможно, — ответил Бадри
тем же ровным голосом. — Как говорил тот древний разбойник Конан из
Киммерии: казацкому роду нет переводу, так никогда не переведется братство
Семерых. Будет убит один, на его место встанет другой, но Семерым — жить!
Потому что Семеро — это не люди, а Идея.
Бадри ощутил пристальные взгляды: похоже, долетели слухи,
что его прочат в верховную Семерку. Но разве он не заслужил этого долгим
упорным трудом на благо всего рода людского?
— Ладно, — сказал Мит, — мы должны
действовать, не дожидаясь, пока Семеро восстановятся... Этот рыцарь идет уже по
нашим землям. Чем он так важен?
— Разве Семеро не сказали?
— Тот убит, кому сказали.
— Не лучше ли выждать, — предложил Тивак. — В
наших делах поспешность вредна. Семерым виднее.
