Бадри придирчиво осмотрел их из-под насупленных бровей. Да,
здесь собраны самые мудрые. Из окрестных племен и окрестных земель. Но мудрость
редко идет в ногу с решимостью. Эти будут решать да прикидывать до скончания
века, и всякий раз находить решения все лучше и лучше.
— Цивилизация в опасности, — сказал он с
нажимом. — А вы спорите, сколько ангелов уместится на острие иглы? Был ли
пуп у Адама?.. Подготовьте людей. Их можно захватить сонными. Ночуют ведь под
открытым небом! Помните, промедление с легким делом превращает его в трудное, а
промедление с трудным превращает в невозможное!
Он сам почувствовал, что сказал хорошо, но по вытянувшимся
лицам увидел, что вызвал у них и растерянность.
— Я пошлю людей, — вызвался Мит.
— У тебя большой отряд?
— Нет, но отъявленные головорезы. Мне самому досаждают.
Если даже перебьют малость, такое кровопускание только на пользу.
— Хорошо, — одобрил Бадри. — Их надо было
уничтожить еще в Иерусалиме, теперь они обрели кое-какой опыт. Но сейчас дело
пока что... нет, не пугайтесь! Еще не трудное. Разве что для тех, кто любое
дело умеет превращать в невыполнимое. А вообще-то дело или занятие, не
содержащее трудностей, не требующее полного напряжения ума и воли, недостойно
членов нашего братства!
Он обвел их пристальным взглядом. Все смотрели в ответ
честно и преданно. Бадри поднимается на ступеньку, это ясно. Помогли эти двое:
рыцарь и калика, устроив вакансии. А Бадри кого-то потянет с собой наверх, ему
нужны надежные люди.
Тем более что вакансии, об этом говорил их опыт и мудрость,
будут еще!
Дважды трое путешественников встречали по дороге через лес
широкие места, покрытые серым пеплом. Огонь бушевал такой мощи, что не
оставалось даже углей. Сама земля была под серой ноздреватой корой, словно
прятала медленно заживающую рану. Такие наросты Олег встречал только на склонах
вулканов, где из жерла выливалась красная и жидкая, как масло, земля. Остывая,
она превращалась в такую мертвую пористую губку.
— Дракон дохнул, — объяснил Томас женщине. Она
следовала за ним неотвязно, хотя вид у нее был самый независимый. — Я
видел одного в ночи... Здоровенный гад! Как сарай у бабки.
— Какой бабки? — не поняла Яра.
— Наверное, Олега. Он так всегда говорит.
Олег хмурился, когда под ногами хрустела сожженная земля,
помалкивал. Потом встретили выжженное место, где могучие дубы обступали
выжженную поляну. Ветви, обращенные к поляне, как срезало ножом, торчали
обугленные культяшки. Даже на той стороне листья пожухли и свернулись от
страшного жара. Олег потрогал носком сапога оплавленные камни, задумался, но
смолчал.
Когда в четвертый раз встретили такое же выгоревшее место,
даже Томас удивился:
— Что это? Или дракон летит впереди нас... или кто-то
пытается сжечь лес!
— А ты думаешь, что вернее?
Томас озадаченно попытался почесать затылок, железная
перчатка скользнула по железному шлему.
— Вот если бы пытался сжечь нас, то все понятно.
Сколько раз нас жгли, сдирали кожу, сажали на колья, просто убивали? А это жгут
не нас, а зачем-то лес...
— Это как раз понятнее.
Они миновали лощину, когда снова ощутили запах гари. На этот
раз к нему примешивался сладковато-горький аромат чего-то тревожно-знакомого.
Пятно пожара было намного меньше. Деревья сгорели не дотла,
стояли почерневшие, с обугленными ветвями. В середке было уже привычное черное
пятно, но на этот раз было и нечто новое. По краям поляны среди обгорелых
ветвей лежали ржавые полоски железа — изогнутые, скрученные страшным жаром, но
совсем недавно они были оружием.
Томас разгреб сапогом, подняв тучу пыли, еще теплые угли.
Звякнула почерневшая от жара широкая пластинка, а затем он выругался и
отпрянул. Среди пепла лежала обугленная кисть руки!
— Здорово упились, — сказал он с
отвращением. — Слава Господу, христианам не велено упиваться, как гнусным
язычникам!
Олег поднял с земли и молча протянул рыцарю оплавленный
комок желтого металла. Томас отшатнулся. На ладони сэра калики лежал медный
крест!
— Гнусные язычники сожгли правоверного
христианина, — заявил он с жаром, — Принесли в жертву своим гнусным
богам...
Яра посмотрела на волхва с осуждением. Олег кивнул:
— И не одного. Вот за этой валежиной их пряталось
четверо.
— От язычников?
— Разве что от одного. А еще от меднолобого с медной же
чашей.
Томас еще не понял, спросил растерянно:
— Зачем?
— Ну выскочили бы внезапно, чтобы ты обрадовался. Давно
не дрался, поди?
Томас сказал очень медленно:
— Ты хочешь сказать... что на нас сделали засаду?.. А
кто-то могущественный... убил их и сжег?
— Да просто сжег, — сказал Олег
хладнокровно, — живьем. В четвертый раз подряд. Благочестивых христиан!
Томас вломился в заросли, там долго хрустел, стонал,
ругался. Олег кивнул Яре, вместе вышли на соседнюю поляну, где не так пахло,
разложили вещи на отдых. Томас вернулся бледный, с осунувшимся лицом. Сказал
обвиняюще:
— Ты ж знал!
— А что, ты бы стал спасать их?
Томас покосился на Яру. Женщина смотрела сожалеюще, точно
так смотрела бы на юродивого.
— Нет, — сказал Томас в замешательстве. — Но
не стоило тебе все брать на себя...
Теперь Яра смотрела во все глаза на волхва. Тот отмахнулся:
— Я и пальцем не шелохнул. Это все расстаралась Табити.
— Демон, — вскрикнул Томас в отвращении.
— Демонесса, — поправил Олег. — Какой ты
грубый, как медведь под дождем. Женщина ведь! Голая. Одинокая. Помогает тебе,
бедная... Знала бы, кому помогает!
Томас молчал, дулся, как мышь на крупу. Как все просто в
крестовом походе! Здесь друзья, там враги. Вперед за истинную веру, бей
язычников. А здесь свои христиане так часто устраивают засады, пытаются убить,
а язычники... даже их нечестивые боги, которых вера Христова сразу зачислила в
демоны, помогают и спасают... Не придется ли расплачиваться за спасение
бренного тела бессмертной душой?
Он похолодел от страшной мысли, с надеждой пощупал чашу.
Сквозь грубую ткань мешка пальцы ощутили затейливый узор по ободку. Чаша была
прохладная на ощупь. Никакой яростной раскаленности, искр, угрожающего звона.
Будь что будет, подумал он решительно. У человека ничего
нет, кроме души. Все остальное — тлен. Только о душе надо заботиться. Если она
потеряна, потеряно все...
Решительно, не давая себе передумать, сунул руку в мешок.
Кончики пальцев коснулись прохладного металла. Он замер, ожидая страшного
грома, молнии и нечеловеческого гласа, обвиняющего его в смертных грехах.
