— Чистая дева на балконе?
— Сэр калика, если я донесу чашу, а я ее все-таки
донесу, то я могу сказать с чистой совестью: Господи, я сделал все, что в моих
силах! Кто может, пусть сделает больше, а мне предстоит трудный путь в семью.
Старший сказал вполголоса, глаза не отрывались от чистого
лица рыцаря:
— О какой чаше он говорит?.. Почему так важно ее
донести?
— Мастер, он несет эту чашу из Иерусалима.
— Тихо!
На поляне у костра видно было, как женщина метнула острый,
как нож, взгляд в спину рыцаря. Калика снял языком капли жира с ладони.
— Ладно, утро вечера мудренее. Завтра выйдем к реке, а
как на ту сторону, еще не знаю. Переправа далеко справа, а слева — вовсе за
сотню верст...
Свет постепенно темнел, видно было только яркое пятно
костра. Старший кивнул с мрачным удовлетворением.
— Переправа? Хорошо, поможем.
Младший снял яблоко, сунул блюдо в мешок. Они сели за стол,
когда второй сказал задумчиво:
— Что-то странное с этим каликой... Я наблюдаю за этими
местами давно. Переправа была уничтожена лет сто тому. Еще печенегами... С тех
пор никто о ней не слыхивал.
— Давно он в этих краях не бывал... — сказал
младший безучастно.
Затем умолк на полуслове. Глаза его полезли на лоб.
В полночь калика толкнул рыцаря, тот вскочил —
настороженный, ладонь на рукояти меча, сразу вперил взгляд во тьму, будто и не
спал.
— Все тихо, — успокоил Олег. — Не забывай
подбрасывать хворост. Мелкий, прогорает быстро.
Он улегся, накрыл голову волчьей шкурой. Женщина мирно спала
по ту сторону костра. Ее пухлые губы чуть приоткрылись, на лице было
удивленно-обиженное выражение. Томас отвернулся поспешно, показалось, что
подглядывает, а это недостойно добродетельным воинам Христовым.
Томас сел спиной к огню — только безумец садится на страже к
огню лицом, — всматривался и вслушивался. Ночь на редкость тихая, звезды
по-северному мелкие, но острые, как осколки стекла, а на востоке уже светлеет
полоска. Нелегкий крест возложила на него судьба.
Волосы на затылке шевельнулись. В теплой и тихой ночи словно
невидимое крыло холода коснулось его с головы до ног. Коснулось и пропало, но
ощущение тревоги осталось. А он привык доверять своим ощущениям. Кто не
доверял, уже не вернутся из великого похода за освобождение Гроба Господня...
В небе пронеслась хвостатая искорка. Томас перекрестился,
проводил настороженным взглядом. Когда звездочка падает, кто-то умер, как
говорят, но сейчас отдал богу душу не меньше чем король. А то даже император.
Хвостатая звезда пронеслась через полнеба, разрослась, за
ней потянулся сноп искр. Томас углядел даже черное тело с растопыренными
крыльями.
Земля дрогнула от тяжкого удара. В сотне шагов взметнулся
сноп пламени, прогремел натужный рев. Ревел могучий зверь, немолодой,
раздраженный. В реве слышалась угрюмая мощь и беспощадность.
Томас положил обнаженный меч на колени. Калика перевернулся
на спину, сказал сонно:
— Не спишь?
— Заснешь тут...
— Добро...
Он засопел, повернулся на бок и попытался натянуть
несуществующее одеяло. Женщина спала беспробудно, лицо выглядело очень юным и
беззащитным. За лесом снова полыхнуло огнем, багровые отблески упали на ее
лицо. Томас осторожно накрыл ее своим плащом.
Дракон взлетел, видно было, как распростер крылья над лесом.
Сноп огня вырвался из пасти. Томас наконец рассмотрел, что навстречу дракону
стремительно двигается розовое пятно. Дракон был на половине пути к нему, когда
оно превратилось в блистающее облако.
— Пресвятая Дева! — взмолился Томас. — Кто с
кем дерется?
Облако приняло форму гигантского раскаленного копья. Дракон
в последний миг метнулся в сторону, но дохнул жаром, вывернув шею. Хвост копья
заискрился и рассыпался. Тут же копье обратилось в огромного зверя из огня и
молний, метнулись один к другому навстречу, сшиблись в треске молний и грохоте,
от которого задрожала земля.
— Сэр калика, сэр калика!
Волхв с неудовольствием приоткрыл один глаз:
— Опять не спится?
— Сэр калика, посмотри, как дерутся!
— Эка невидаль... Все время кто-то с кем-то бьется.
Радуйся, что бьют не тебя.
— То-то и странно. Мы рядом, а кидаются друг на друга.
— Вот и смотри, зато не заснешь.
Дракон ревел и рвал когтями волшебного зверя, тот неустанно
менял форму, однако дракон как-то удерживал, хватал пастью. Молнии полыхали так
часто, что видно было только непрерывный трепещущий, как крылья бабочки, свет.
Женщина наконец проснулась, глаза были как два блюдца.
— Что это?
— Морды друг другу бьют.
— За что?
— Сэр калика считает, наши мешки делят.
Она смотрела непонимающе. Одна огненная стрела вонзилась в
землю уже в десятке шагов. Противники взмыли выше, на миг исчезли за невидимыми
в ночи тучами. Грохот стал глуше, молнии блистали темно-багровые, раскаляя и
поджигая облака. Сверху накатила теплая волна, их обдало запахом паленой
шерсти.
Томас с завистью покосился на калику.
— Никогда не понять мне отшельников... Страшатся
нарушить какой-либо ритуал, а на такую драку даже не повел глазом!
— Может быть, ему грешно?
— Смотреть?
— Смотреть и не вмешаться — это нехорошо. Так нас учили
в детстве.
Томас с удивлением покосился на девушку.
— Вас что, тоже в пещерах учили? У нас в просвещенной
Европе даже короли не умеют читать и писать.
— Просвещенной?
— Ну, верой просвещенной. Это важнее, чем уметь
складывать закорючки в слова. А сэр калика... Я думаю, не просыпается нарочно.
По твоим словам, ему надо быть на чьей-то стороне... А он, судя по всему, и сам
не знает, кто и за что дерется.
Лунный свет падал на ее лицо. Глаза казались темными
впадинами, кожа неестественно бледной. Вся она показалась рыцарю непривычно
тонкой, совсем не той сильной и уверенной поляницей, какой видел ее всегда.
— Я вообще боюсь темноты, — призналась она
вздрогнув.
— Такой, — ответил он искренно, — я тоже.
Из туч падали с ревом, скрежетом и в сполохах молний дракон
и его противник, что начал расплываться туманом, исчезать... Уже едва заметной
светящейся дымкой опустился за лесом, и вдруг там возникла темная мрачная гора,
а на горе вырисовывался на все более светлеющем небе замок — с зубчатыми
башнями, перекидными мостами, окруженный высокой стеной.
