— Сэр калика...
— Опять недоволен?
— Да нет, но кто нас спас?
— Утопающий хватается за соломинку.
— Утопающий хватается и за острие бритвы, как говорят у
англов, или схватился за гадюку, как говорят саксы... Но все-таки мне как-то не
по себе.
Калика недовольно фыркнул. Наверное, рыцарю было больше по
себе, когда он задыхался в черном дыму, горел вместе с деревьями, выблевывал
угар.
Глава 13
Из-за дерева, освещенная красным пламенем, выглянула
страшная вытянутая рожа. Томасу показалась человеческой, только уши торчали
острые, волчьи, а пасть, как у медведя. Томас лапнул обеими руками меч и чашу,
начал приподниматься — рыцарю надлежит грудью защищать женщин и отшельников, но
поймал ироническую ухмылку волхва, заколебался, сердито сел.
Яра не двигалась, расширенными глазами смотрела то на
калику, то на Томаса. Томас гордо выпячивал грудь, но чувствовал, что его
большое рыцарское сердце колотится с ее заячьим наперегонки.
— Добро пожаловать к нашему огоньку, — пригласил
Олег громко. — Угостить нечем, зато погреться — вволю.
— Сэр калика, — прошептал Томас, — звери
боятся огня!
— А люди нет? — удивился калика.
— А это кто?
К огню вышло первое страшилище, а за ним пошли-потянулись
лесные жители, страшнее которых Томас ничего не видел. Некоторые, правда, не
были страшными, скорее наоборот, но Томас был тверд в вере: мера прекрасного —
христианин. Все, что отличается от христианина, к ногтю, будь это Аполлон или
Венера Милосская. Все равно это демоны, черти, нечистая сила, ведьмы.
Он уже занес было руку, чтобы перекреститься, а то и
перекрестить эту нечисть, но спину осыпало холодом. Это же нечисть вытащила их
из пожара! Перекрести, а что стрясется?.. Но, с другой стороны, отсюда уже и
без всякой помощи могут найти дорогу. Утра бы только дождаться.
Он потрогал мешок с чашей. Нет, молчит. Пока не испепелила,
а ведь он уже запятнан. Может быть, дает время искупить грех?
Они подходили к костру, рассаживались. Без боязни, скорее
по-хозяйски, но так, чтобы не тыкать в глаза, что они здесь владыки, а с любыми
пришельцами поступят, как изволят.
Напротив Олега сидел Велес, все такой же огромный и
мохнатый, каким Олег его помнил всегда. Черные волосы росли даже на лице,
только вокруг глаз оставалось место. Глаза были голубые, у всех, как помнил
Олег, были голубые, кто пришел в эти места сразу вслед за отступающим Льдом. У
Даны, Леля, Овсеня.
На плечах Велеса была мохнатая шкура. Мог бы и без чужой
шкуры, подумал Томас невольно, своя не хуже, но, видно, так положено. Справа на
поясе Велеса висела дубина с кремневой головкой, крест-накрест прихваченной
ремнями. Не дубина, а скорее помесь каменного молота с боевым топором.
— Приветствую, — сказал Олег, — А что слышно
о Перуне? Явится?
Голос Велеса был густым и мощным, словно шел из глубокого
дупла:
— Эт раньше не приходил... А теперь придет точно.
— Почему? — насторожился Олег.
— В мир явились новые боги. Сперва Перун не замечал, но
они вошли в силу быстрее, чем он думал. Начинает тревожиться.
Олег скривился:
— Только сейчас? Самоуверенный дурак. Поражение от
Таргитая ничему не научило.
— От Сварога? Тот и не посягал на власть Перуна. Своих
халупников защищал, как мог, ничем другим не интересовался. И не интересуется.
А эти новые... Они пришли с мечами. И оба неотступно завоевывают новые народы.
Загремел гром в безоблачном небе, блеснула молния. В центре
поляны вспыхнул огонь. Из дыма и пламени шагнул рослый старик с седой бородой
до пояса, а огонь за его спиной исчез.
Старик был в кольчуге поверх белой рубашки, белых портках,
сапоги красные, на двойной подошве и с железными подковками. Седые волосы
красиво ниспадали на плечи. На поясе висел короткий меч.
Голубые глаза быстро оглядели всех, вычленили Олега.
— Ты?
Олег развел руками.
— Признал?
Перун сделал было движение то ли обнять волхва, то ли
ухватить за горло. Выражение глаз ежесекундно менялось, а лицо дергалось. Голос
его был хриплый, полный боли:
— Какие люди были... Какие люди!
— Мы повзрослели, — возразил Олег. — И в
самом деле стали людьми. Или... подошли к ним ближе.
Перун безнадежно махнул рукой, отвернулся. Они обнялись с
Велесом, затем он хлопал по плечам и обнимался с другими демонами. Томас
заставлял себя помнить, что это безобразные и богопротивные демоны, какими бы
благообразными стариками ни прикидывались. Еще Перун произносил какие-то
грохочущие слова, и в небе блистали ветвистые, как рога оленя, молнии,
грохотало, пролетали огненные птицы.
Томас с удивлением и неприязнью поглядывал на Яру. Она
сидела на торчащем корне, толстом и покрытом мягким мхом, рядом с нею
расположились по кругу демоны в женских личинах. Они хватали с пня, что
появился в середке круга, яства и питье, жадно ели, пили, орали песни,
хвастались, вцеплялись друг другу в волосы.
Яра тоже, к его ужасу, протянула руку, взяла с пня мелкую
жареную птичку. Томас широко шагнул, ухватил за руку.
— Не смей!
Ее огромные лиловые глаза, в полутьме темные, холодно
смерили его с головы до ног. Она сделала попытку высвободить руку, но Томас
удержал.
— Почему?
— Это нечистое!
Она оглядела еду на столе.
— Да, это пеклось не в печи. Но разве мы уже не ели
печеное в углях костра?
— Это другое, — пытался объяснить Томас.
Она снова сделала движение освободить руку, но не слишком
настойчивое. Ее глаза встретились с его синими, полыхающими тревогой.
— А... Надо, чтобы чужак в темной хламиде побрызгал на
это водой?
— Где его взять, — возразил Томас. — Но если
ты будешь есть эту... это, то ты погубить свою душу.
— Душу? А на что она мне?
Томас отшатнулся, но руки не выпустил.
— На что бессмертная душа?.. Да у нас нет ничего, кроме
души! Ты погубишь себя навеки!
На него стали обращать внимание. Велес услышал, подсел к ним
ближе.
— Что говоришь? Нельзя есть? Почему?
Томас сказал гордо:
— Я — христианин! И она христианка. Я верую в бога
Христа!
Он изготовился к мученической смерти, грохоту, вспышкам
молний. Эти мерзкие чудища, сбросив благолепные личины, должны напасть,
разорвать...
