— Красивых не кусают, — согласился Олег. —
Мир несправедлив к... другим.
Чуть в стороне приветливо блестел зеленью мирный лужок. Если
хорошенько разогнать коней, то можно проскочить по лугу... но только если
заиметь крылья и утиное пузо. Этот лужок только выглядит таким, а на самом деле
это добротное стареющее болото.
Томас с лязгом опустил забрало. Сквозь узкую прорезь синие
глаза заблестели строго и холодно. Голос стал звучным, как боевой рог:
— Я прикрою вас своей широкой спиной. Старайтесь не
высовываться. Держитесь сзади.
— Хорошо, — согласился Олег. — Если обгонишь,
конечно.
Конь под ним сорвался с места, как брошенная тугой тетивой
стрела. Яра чуяла, что ли, отстала всего на полкорпуса. Томас растерянно
ругнулся, пустил своего жеребца в тяжелый галоп. Пока разгонишься в этой
железной броне, то и драка закончится! А потом будешь останавливать до самого
моря, натянутый как струна.
В какой-то миг в руках калики появился лук, полдюжины стрел
сорвались с тетивы и пропали в зеленых кустах. Томас ожидал услышать крики, шум
от падения тел, но на землю лишь посыпались листья, сорванные булатными
наконечниками.
Калика соскочил с коня сразу через кусты, словно намеревался
кого-то догнать. Томас орал и потрясал мечом, дабы отвлечь на себя, буде там
враги. Обидно, но даже Яра оказалась у опасного места раньше, чем его
взмыленный от нежданной скачки конь.
— Где калика?
— Собирает стрелы, — ответила Яра.
— Попал в кого?
— Никого не было, — она кивнула на землю. —
Взгляни.
По ту сторону кустов он нашел примятую траву, содранные
железными панцирями чешуйки коры, вмятины в сырой земле. Томас хмурился:
вмятины не от лука — от арбалета. А железная стрела арбалета пробивает
рыцарский панцирь, как яичную скорлупу. И с такого расстояния — навылет.
— У вас вроде бы не пользуются арбалетами?
Яра наморщила нос.
— Самострелами? Пользуются, но без охотки. И мало. Лук
проще и надежнее.
— Значит, скорее всего в засаде ждали чужие.
Из зарослей появился Олег. В широкой пятерне сжимал все пять
стрел. Лицо было хмурое. В любом краю разбойников, как чертополоха вдоль дорог,
но разбойники не носят одинаковые панцири, дорогие сапоги, а если и сидят в
засаде, то не с дорогими арбалетами.
В маленькой веси им объяснили, что этот лес еще не лес, а
так, лесок, а настоящий как раз только начинается. А вон за теми холмами не то
что кони, даже белки едва протискиваются, оставляя клочья шкуры на сучках да
шипах.
Калика плюнул и, не обращая внимания на протесты Томаса,
отпустил чудесных коней на свободу. Хладнокровно заявил, что тем самым спасает
богобоязненную душу рыцаря. Иначе, мол, гореть ему в геенне огненной, лизать
сковороду, висеть на крюке, плавать в дерьме... Томас раздраженно прервал,
видя, что калика будет перечислять с большой охотой, да и частое напоминание,
что он кого-то боится, все-таки задевало.
Пешком через лес можно продраться за трое суток, а там
выйдут на пробитые дороги, где можно и на конях. Если же на конях желают прямо
сейчас, то надо либо чистить и мостить себе дорогу, а на это уйдет лет десять,
либо объехать лес по широкой дуге, что займет чуть больше месяца.
— Три дня через лес, — хмыкнул калика. — Да
нам это в прогулку!.. А ежели с доблестным рыцарем — только поглядите, каков в
своей скорлупе, — то и вовсе к вечеру выйдем. Ну, не к сегодняшнему,
конечно...
Томас отобрал вещи, которые взять необходимо, остальные
связал в тюк и оставил. Раз уж продать некому, то пусть кому-то достанется
даром. Богобоязненный поступок, на небесах зачтется. Там, наверху, скрупулезно
ведут подсчет добрых и недобрых дел. Необходимые в пути вещи он распределил
между собой и каликой, малую часть выделил Яре.
Она возмутилась:
— Я могу нести почти столько же, сколько и вы!
Калика пыхтел, взваливал тюк на плечи, а Томас просто
посмотрел на нее как на пустое место, да еще заросшее чертополохом с
гусеницами, улитками, тлями и мокрицами.
— К тому же я ем втрое меньше вас!
Взгляд Томаса скользнул по ее развитой фигуре. В глазах
рыцаря она прочла сильнейшее сомнение. Всем своим видом он говорил, что она
жрет, как корова, да еще и ночью перетирает жвачку.
В этот день они прошли не меньше чем верст сорок. Калика и
Томас двигались впереди, проламывая кусты, Яра тащилась сзади, мечтая умереть,
чтобы не двигаться дальше. Только когда начало темнеть, а под ногами корни
стали неотличимы от мха, мужчины сбросили мешки, остановились перевести дух.
Когда Яра, пошатываясь, добралась до них, Томас легко снял к
нее поклажу. Сказал одобрительно:
— Хорошо... Я слышу знакомые звуки и знакомый запах,
которые люблю.
— Какие? — спросила она подозрительно.
— Мой конь так же топал, когда на него садились
втроем... и так же от него несло, когда возвращался в замок, проскакав мили
две-три... Только пены у него бывало поменьше.
Яра вспыхнула, но ответить не успела, калика указал ей за
спину. Сзади медленно догоняла сизо-черная туча. Края от внутреннего жара были
лиловыми, с окалиной, словно только что из кузнечного горна.
Томас не оглядывался, он, как и Олег, чувствовал ее
приближение в резких порывах ветра, в глухом грохоте, а затем и слабых сполохах
молний. На землю пала густая тень.
Когда они после короткой передышки взобрались на невысокий
холм, сзади уже встала стена пыли от тяжелых капель крупного дождя. Но смотрели
не назад, Яра едва не завизжала от радости: спереди блистал, все еще освещенный
солнцем, город.
Казалось, он возник внезапно. С вершины холма открылся вид
на широкий холм, перед которым первый казался кротовой кучкой. Этот настоящий
холм был плотно заставлен домами. Основание холма опоясывали ряд высоких
каменных стен, а на самой вершине стоял белый кремль из множества сторожевых
башен, стен с бойницами и крытым внутренним двором. Между кремлем и городской
стеной дома знатных и хибары бедноты перемешивались в беспорядке, отсюда трудно
было сказать, какая часть города богаче.
Ветер нес запахи от города, и Томас улыбнулся. Теперь мог
сказать, в какой части расположены кожевники, в какой — хлебные ряды, а где...
Ну, а деньги не пахнут, если не толпятся в загонах в ожидании бойни.
Впереди воздух был по-утреннему чист, несмотря на
приближение грозы, прозрачен, словно гроза уже прошла. Томас мог различить
каждый кирпичик в городской стене. Засмеялся, склоны чернели от муравьишек:
люди носились, суетились, что-то деловито таскали, еще больше напоминая
развороченный муравейник. Впрочем, перед грозой муравьи всегда суетятся, прячут
добычу, закрывают входы-выходы.
