Томас негодующе покрутил головой.
— Какие деньги упускают!
Калика кивнул, а Яра вскинула удивленно брови.
— Где ты видишь деньги?
Томас надменно промолчал. Калика сказал наставительно:
— Настоящий воин Христа видит деньги везде. Запах их
чует за милю.
— Что такое миля?
— Верста с вытянутой шеей.
Томас нехотя разлепил губы:
— Настоящий хозяин должен заботиться о хозяйстве. Ежели
снимать плату со входящих в город, то можно вместо этих подгнивших ворот — не
притворяйся, что не заметил! — поставить новые, а стражу нанять из
настоящих воинов, а не этих...
— А за что взимать плату? — спросила Яра
ядовито. — За то, что им не повезло жить в городе?
— За то, что эти со своими телегами будут загаживать
улицы, а местным убирать лепешки и каштаны, будут затевать драки с горожанами,
а для усмирения надо держать крепких воинов. Да если и появится какой-то враг,
то эти сельские кинутся под защиту городских стен вместе со скотом, женами,
детьми и узлами! Так что и расходы надо распределять справедливо... С того, кто
въехал на одной телеге, — одна монета, а кто на трех — три. Ведь их кони и
они сами пачкают в три раза больше, согласны?
Город уже давно не спал. Дорогу трижды перебежали бабы с
ведрами, полными молока, стыдливо прятали лица: ленивые хозяйки, они должны
вставать вовсе затемно, доить коров, кормить уже теплым пойлом, а тут уже
разные купцы лавки отворяют, подводники разъехались по граду, развозя кому что
еще вчера было наказано.
Попались спешащие на торг мужики, обвешанные с головы до ног
хомутами, седлами, конской сбруей. Другие несли огромные корзины на головах, на
плечах, толкали перед собой тележки.
Олег остановился, повертел головой, словно что-то вспоминая.
Томас был уверен, что калика не бывал в этом городе, сколько таких на пути, но
люд везде одинаков, даже он, христианский рыцарь, может в этом нехристианском
городе указать, в какой стороне торг, где склады с товарами, а где живут
зажиточные и сам князь с приближенными рыцарями-боярами.
Миновали еще два-три ряда хоромин, попетляли, выбирая дорогу
покороче, наконец вышли на широкую и ухоженную улицу. По обе стороны росли
толстые раскидистые деревья, а за дубовой оградой высились настоящие терема из
толстых бревен — в два-три поверха, со светелками, голубятнями, трубами из
красного кирпича, крышами из дубовой гонты.
В корчме воздух был горячий и влажный, наполнен ароматами
кухни, растопленного масла, восточных пряностей, от которых печет во рту, а
кровь начинает струиться быстрее, жарче.
За длинными столами из струганных досок ели и пили, начинали
песни, тянулись к кувшинам, то ли промочить горло, то ли чтобы скрыть, что не
знают слова. Крупные псы, похожие больше на волков, толклись под столами,
рычали, грызлись из-за костей.
Лавки были из толстых досок толщиной с руку, набитых на пни.
Такую лавку не поднять над головой, сразу оценил Томас, да и стол не перевернешь
одной рукой. Верх стола из половинок бревен, выструганных и повернутых кверху!
Гуляли как-то мрачно, словно задор выветрился в первые часы,
а гуляки, похоже, тут и жили. Кто-то спал, уткнувшись лицом в объедки, рядом
пили или боролись на руках, сцепив запястья и упершись локтями в стол. В разных
углах начинали орать песни, но быстро умолкали.
Мест пустых было много, сели мирно, никого не сгоняли.
Хозяин подошел сразу — не избалован, определил Томас, дела идут не ахти,
дорожит каждый гостем.
— Нам просто поесть, — сказал Олег.
— И попить, — добавил Томас.
Хозяин перевел взор на Яру, но она смолчала. Хозяин
поклонился. Томас понял, нехотя вытащил серебряную монетку, швырнул на стол.
— Поторопись.
Хозяин поклонился, исчез. Томас пожаловался:
— Что за жизнь? Везде одно и то же. Хоть в Британии,
хоть здесь, хоть в Сарацинии: будет кланяться все ниже и ниже, но с места не
сдвинется. Неужто серебро так людей портит?
— А злато еще больше, — согласился калика. —
Когда его нет.
Мальчишка принес три тарелки, блюдо с жареным гусем, что
истекал в собственном соку. Поджаренная корочка одуряюще пахла. У Томаса во рту
набежала слюна. Вокруг гуся лежали печеные яблоки. Калика разделывал гуся
настолько неспешно, что Томас не вытерпел:
— Дай я! Его нужно, как сарацина, который глотает
драгоценные камни, чтобы укрыть от нас, благородных воинов Христовых... Давай
покажу, как мы доставали...
Мизерикордией быстро и ловко распорол гусю брюхо, отчекрыжил
крылья, лапы. Внутри гусь был наполнен гречневой кашей, пропитавшейся соком,
запахом, душистым и сочным, блестящими зернами. Из разрезов взвились струйки
пара, а запах стал мощнее. Желудок Томаса взвыл и стал кидаться на ребра.
— Люблю повеселиться, — пробормотал Томас, —
особенно поесть... Черт! Не умеют готовить!
— Что не так?
— Горячий, как из ада!
Обжигаясь, он вонзил зубы в восхитительно мягкое сочное
мясо. Во рту брызнуло соком, пряности обожгли язык, но он чувствовал, как сразу
прошла усталость, головная боль, как жадно и весело завозился в нетерпении
желудок, уже видя, как по горлу вот-вот провалится в него истекающее соком
мясо.
Яра начала с гречневой каши, черпала ложкой, но скоро не
утерпела, тоже вонзила зубы, выбрав нежную грудку. Ее лиловые глаза встретились
с синими глазами, в них была сконфуженность и желание помириться.
Мальчишка принес кувшины вина, но Олег движением руки услал
их на другой конец стола. Рано. На Руси мясо не запивают вином. Вино заедают
мясом, другое дело, но сперва надо насытиться, на пустое брюхо только сумасшедший
пьет.
Томас спросил:
— Сэр калика, а как правильнее сказать в этих краях:
«Принеси мне напиться» или «Подай мне напиться»?
Голос Яры был приветливым, как дождь с градом в жаркий день:
— Для тебя неверно и то, и другое. Лучше скажи:
«Отведите меня на водопой!»
Из обрывков разговоров удалось понять, что не дурость да
беспечность князя виной, если охрана на воротах дремлет. Две его дочери за
половецкими ханами, торговля идет шустро, а с нее хан Кучук получает больше,
чем за одноразовый набег. И без крови и потери своих людей.
— А еще лучше, — говорил один за близким
столом, — был предыдущий князь... Помните? Он был всем хорош, но одну
серьезнейшую ошибку все же допустил. Он оставил страну без наследников.
— Как это? У него ведь было трое сыновей!
— Да, но князь был в прошлом знатный мореход, потому
завещал похоронить его в море. Сыновья утонули, копая ему могилу.
Собеседник почесал голову.
