Больше он ничего не помнил.
Выныривал из черного дыма Томас мучительно. Голова
раскалывалась, словно угорел, хотя черный дым был не простым дымом: так просто
не свалил бы с ног. До сих пор во рту жгло, словно наглотался черного перца. Но
перец ради его пленения даже Семеро Тайных жечь не станут, дорого.
Олег и Яра уже сидели, туго связанные, прислонившись спинами
к каменной стене. Слабый свет падал из узкого окошка под потолком, пахло прелой
соломой, мочой и гнилью.
Олег сказал сочувствующе:
— Очнулся? Ты противился дольше всех... потому и
наглотался больше.
Томас приподнялся, скривился от боли: тугие веревки
врезались в руки, скрученные за спиной.
— Перегрызи мне веревку, — попросил он
Олега. — Когда придут за нами, мы должны быть готовы.
— Идет. А ты пока грызи Яру.
Томас ощутил, как сзади его руки дергают, сам лег на бок.
Тугие веревки так врезались в ее нежную кожу, что та посинела, а под веревками
были ссадины. Он ощутил приступ такой слепой ярости, что попадись ему сейчас
тот, кто сделал такое, даже со связанными руками размазал бы мерзавца по
стенам.
— Потерпи, — сказал он негромко, — я
сейчас...
Он наклонился, но со скрученными за спиной руками двигался
неуклюже, ткнулся лицом ей в спину, сполз к веревке. Случайно, так он себе
объяснил, коснулся щекой ее пальцев. К щеке сразу прилила кровь, он ощутил, как
боль в голове исчезает, уходит бесследно. Ведьма, подумал он. Только ведьмы
могут исцелять одним прикосновением. Гореть ему в аду вечно...
Он заставил себя оторвать щеку, ее пальцы покраснели и
распухли еще больше, начал грызть веревку. Губы его несколько раз касались ее
нежной кожи, он чувствовал ее нежный аромат: от тонкой кожи пахло травой, лесными
цветами и чем-то неуловимым, от чего его сердце захлебывалось в странной
сладкой тоске.
Яра не двигалась, он чувствовал, как она застыла, даже будто
перестала дышать. Видимо, терпела, старалась не мешать. Внезапно он ощутил, что
ему стало легче держаться, непроизвольно уперся руками о пол, услышал сзади
хриплый голос:
— Тьфу... Где они такие вонючие веревки нашли...
Томас стряхнул остатки веревок на пол, занемевшими пальцами
бережно взял ее скрученные руки.
— Потерпи еще чуть, — прошептал он.
— Да я ничего... Мы все в одной яме, — прошелестел
ее ответ, странно невраждебный.
— То мы. А ты не должна...
Он с яростью грыз веревку, наконец бережно вынул ее
посиневшие кисти, осторожно разминал, корчась от мысли, что сейчас ее руки
колют тысячи невидимых иголок, когда кровь возвращается в онемевшие пальцы.
Послышался сильный хлопок. Калика встал, с отвращением
стряхнул обрывки веревки. На кистях были кровавые ссадины. Похоже, не
дождавшись, пока гордый рыцарь перегрызет и ему, попросту разорвал путы.
Единственная дверь была на высоте в два человеческих роста.
Можно бы, встав Томасу на плечи, дотянуться, но чтобы выбить ее, надо
упереться, а противоположная стена далековато. Стены из толстых глыб, Олег даже
простукивать не стал, чутье подсказало, что подземного хода или тайного лаза
нет.
— Обереги ж предупреждали, — пробормотал он.
— Что?
— Каменный гроб предрекли...
Томас, все еще разминая ее распухшие кисти, сказал:
— Похоже, скифы сильны задним умом.
— Похоже, — согласился Олег. — Наверное, от
них это стало национальной чертой и русичей.
Томас не слушал, он видел, как закусила губу Яра, а синева
на вздутых кистях, таких нежных и тонких, переходит в багровость. Сейчас ей
больно, а помочь он не в состоянии, не знает, как взять эту боль на себя, ибо
он, Томас Мальтон Гислендский, обязан заботиться о своем отряде и особенно — о
конях, стариках, детях и женщинах...
— Где твой мешок с чашкой теперь? — подумал Олег
вслух.
Томас против обыкновения не дернулся, дул на вспухшие пальцы
женщины, держа их на весу бережно, как корону Римской империи, едва не лизал,
дышал, будто его дыхание было целебным. Яра против обыкновения не вырывалось,
явно сил не было. Сидит, закрыв глаза, откинулась на стену, плечи обвисли, даже
рот приоткрылся. Не так, конечно, чтобы ворона влетела, но все же, все же...
Только что слюни не пустила.
— Святой Грааль, — напомнил Олег.
Томас ухом не повел, видно, черным дымом память отшибло или
как-то на мозги подействовало. Олег прошелся вдоль стен, напряг и распустил
мышцы.
Вверху дверь чуть скрипнула, отворилась. Негромкий голос
произнес:
— Тихо. Я друг.
Вниз опустилась деревянная лестница. Олег сразу же полез
наверх, Томас пропустил вперед Яру, выждал, пока они поднялись, иначе лестница
рухнет под их объединенным весом.
Когда он поднялся, Олег тихо беседовал с незнакомцем. Это
был тот самый посланец, который привел коней и принес деньги. Томасу, несмотря
на сумрак, показалось, что их спаситель держится совсем не так застенчиво, как
в прошлый раз. Хотя сейчас рисковал больше, чем в тогда.
— Эх, — сказал он Томасу с укоризной, — не
послушались... Думаете, просто было вернуть все?
— Все? — не поверил Томас.
— Все, даже твои доспехи, сэр рыцарь. Кони ждут на
заднем дворе. Но теперь вас уже и я не спасу, ничто не спасет, если задержитесь
или попадетесь. К князю прибыл сам хан, а чуть позже еще какие-то люди, явно
могущественные, которым нужны вы... и ваши вещи.
— Кто они? — спросил Олег.
— Больше ничего сказать не могу, — непреклонно
ответил посланец, отступил и скрылся в тени.
Томас сказал неверяще:
— Неужто... неужто на этой проклятой земле нашелся хоть
кто-то... хоть одна живая душа, кто помогает нам?
Олег буркнул:
— Все равно на помощь других пасть не разевай. Когда не
вредят, и то хорошо. Где, он сказал, стоят кони?
Это было странное бегство. Страж в полутемном коридоре спал
стоя. Томас толкнул — тот не удержался, упал плашмя, но даже не шелохнулся. Еще
двое стражей стояли с открытыми невидящими глазами. Томас выдернул у одного на
ходу меч.
Массивная дверь в конце коридора приближалась. Томас изготовился
с разбега выбить плечом, но Олег опередил, толкнул — дверь распахнулась
бесшумно. На косяке блестели темные капли масла: кто-то заранее смазал, чтоб не
скрипели.
Они выскочили на задний двор. Томас огляделся. Стены с трех
сторон, окон нет, а на крыше в такой ранний час никого. Трое черных, как ночь,
коней лениво подбирали с земли остатки крупного овса. На них были мешки с
поклажей, из одного высовывался длинный меч в ножнах, а железные доспехи с
беспорядке лежали на земле.
