Северянин кивнул, но поморщился.
— Не доскачут.
— Почему?
— Северные племена сильны и свирепы. Они сами начинают
посылать своих в походы на Восток. Ты разве не слыхал о викингах? Или о
крестовом походе за... ха-ха... отвоевание Гроба Господня?
Бадри кивнул.
— Слыхал. Думаю, я надзираю за степняками временно. Я
слышал, меня намереваются перевести на ступень выше: буду следить за
сарацинами.
— Это лучше. А степные кочевники... Ни грамотности, ни
даже городов, живут разбоем... Почему Тайные не сотрут их с лица земли? Ведь
давно ясно, что цивилизация на стороне землепашцев. Будь это христиане или
сарацины. А степняки и тех и других постоянно грабят и уничтожают.
Степняк пожал плечами.
— Кто мы, чтобы спрашивать Тайных? Возможно, они нужны
как щуки, чтобы караси не дремали. Возможно, кровопускание спасает не только
ожиревшего человека, но и целые народы... Возможно, у Тайных есть и другие
цели. Не забудь, эти двое, что уничтожили Слымака, очень сильны. Не только
мускулами, конечно.
— Они маги?
— Неясно. Только и знамо, что один — невежественный
меднолобый, а другой вовсе калика бродячий...
Ролан насторожился. Синие глаза потемнели. Он умен, подумал
Бадри невольно, очень умен, несмотря на мускулы и зверский вид. Непривычно это,
словно бы боевой конь стал играть на лютне, ведь Создатель в могучее тело
вложил мозги, предназначенные для слабого и робкого. А Тайные умеют находить
ценные мозги, в каком бы теле они ни прятались. Находить и ставить себе на
службу.
— Калика? — переспросил Ролан задумчиво. — От
них можно ждать любой беды. Под плащами калик либо лазутчики, либо беглые, а то
сумасшедшие или пророки. Даже боги, говорят, когда-то бродили по дорогам,
прикидываясь каликами. С меднолобыми проще, хотя и среди них бывают очень
непростые... Разве мы сами не побывали в их шкуре, когда сил было больше, а ума
кот наплакал? Всех в молодости влечет блеск меча и воинские подвиги. Но мне
совсем не нравится, что эти двое вместе. Обычно меднолобые держатся себе
подобных, а калики бродят толпами среди таких же оборванцев.
Бадри улыбнулся. Уже не победоносно, не ехидно, а как равный
равному, с которым есть общие секреты. Уже спокойнее допили вино, редкое даже в
Элладе, непостижимо, как местные купцы привозят из дальних стран, да еще
столько, поднялись.
Ролан распахнул объятья, Бадри шагнул, и они обнялись
по-братски. Даже роднее, ибо кровные братья могут и кинжал всадить в момент
объятий, а братья по Идее стоят друг за друга по-настоящему.
— Клянусь Вотаном, мы их остановим! И вызнаем их тайны.
— Все еще клянешься Вотаном?
— Привычка, — отмахнулся Ролан. — В мои
племена новую веру вбили еще позже, чем в эти росские головы. Пока что даже
конунги относятся к Христу с пренебрежением, так как он не из рода богов. А
безродному, да еще бастарду, в моих землях утвердиться трудно, даже богу... А о
том, что он иудей, вообще стараемся не упоминать. Словом, мы этих двоих остановим.
Если они действительно идут в Британию.
— Остановите, — согласился Бадри. — Ежели...
мои степняки не догонят их раньше.
Они оскалили зубы, похожие на волчьи, подняли руки в
прощании. Чем-то неуловимым были похожи, хотя, на взгляд корчмаря, тайком
наблюдавшего за ними, трудно было найти более разных людей. Но что такое
разница в росте, цвете волос и кожи, когда тело человека всего лишь ножны для
блистающего меча? А блистающие мечи этих двух выкованы в одной кузнице и служат
одному хозяину.
Хозяином этим не был человек. Человеку, будь тот даже
императором, гордый северянин не стал бы служить, как и не менее гордый
степняк. Но есть способ подчинить и самых умных, отважных и независимых. Если
призвать служить не человеку, а Идее! Самой великой и самой благородной.
В ночном лесу послышались шаги. По шагам многое можно
узнать, и еще до того как подорожный вышел к костру, Томас мысленным взором
увидел или нарисовал молодого усталого человека, бедного и невооруженного,
иначе бы сам побаивался, обутого в берестяные лапти, поношенные. Олег даже
запах уловил: подорожный давно не мылся, потом несет как от коня, но все равно
идет с той стороны — явно даже не охотник, те в любом случае свой запах прячут,
как собаки кости.
Когда он вышел к огню и встал так, чтобы его можно было
осмотреть, а кто ждет подвоха, еще чтобы и скользнул в темноту, проверил, не
прячется ли там еще кто.
Томас благожелательно помахал рукой.
— Иди к огню. Ты прошел дальнюю дорогу.
Парень присел у костра, глаза у него были добрые, печальные.
Смотрел вроде бы с какой-то надеждой. Руки, которые вытянул к огню, были
жилистые, видавшие разную работу. Спохватившись, вытащил из заплечной сумы
ковригу хлеба, разломил на части, протянул.
— Угощайтесь, чем небо послало.
Томас кивнул благосклонно, ведьма взяла ломоть хлеба и стала
есть так, будто голодала всю свою некороткую жизнь. Олег же снова ощутил
горечь: вот уже русич побаивается помянуть своих древних богов. Но и нового
бога называть не хочет или боится.
— По делу аль от дела? — спросила ведьма деловито.
— Не знаю, как и сказать...
— Так и скажи. Сегодня ты нас видишь, а больше не
встретимся. Не стесняйся.
— В бане и в лесу не стесняются, — сказал калика.
Парень посмотрел большими кроткими глазами.
— Невесту ищу. Пошла в лес за ягодами и сгинула. Я уже
все ноги истоптал, вторую неделю ищу... Ежели лютый зверь разорвал, то хоть
косточки собрать. Негоже... А ежели еще жива, то принесу, выхожу. Сам травы
пособираю, все, что надобно, сделаю.
Есть же и в этом проклятом мире люди, подумал Олег с горьким
теплом. Нет чтобы другую найти, здоровую да румяную, сам-то пригож, но готов и
калеку всю жизнь выхаживать. Для него она всегда останется молодой и
красивой...
Ведьма сказала задумчиво:
— Разве что забрела она в одно гиблое место. С виду
поляна как поляна, можно все лето грибы собирать, скот пасти... Но раз за лето,
а в прошлом году стряслось дважды, поляна становится гиблой. Кто ни ступит на
нее, сразу как тесто расползается, сквозь землю уходит.
Парень побелел, кровь отхлынула даже от шеи. Томас
сочувственно сопел, сунул чашу с медовухой. Парень взял не глядя, хлебнул,
закашлялся, только тогда сообразил, что у него в руке.
— Наступает новое время, — сказал Томас. — И
в эти дикие края придет вера Христова... Знаю, пришла, но еще и укрепится, И
сметет всю нечисть, истребит колдунов. Не останется этих гиблых мест. Мир будет
чист.
Олег покачал головой.
— Каждая вера плодит своих чудищ. И каждая создает
преступления, незнаемые ране. Ладно, завтра рано вставать, вот уже заря
занимается...
