Томас остался лежать вверх лицом, бледный и задыхающийся.
Руки едва шевелились, что-то искали.
— Чаша цела, — успокоил Олег. — В мешке на
твоем коне.
Томас прохрипел:
— В задницу чашу!.. А где...
— Шлем? Вон в кустах. Медведь как ребенок, все бросит
ради лакомства.
— Ребенок? Эта зверюка — ребенок?..
Олег подумал, признался:
— Скорее, абезьян. Те же повадки. В наших лесах он
заместо абезьяна.
Томас с великим трудом приподнялся, сел. Грудь была смята
могучей лапой, рыцарь дышал тяжело, хватал ртом воздух, как рыба на берегу.
— Обезьяна... Пустить бы эту обезьяну в их леса...
— А что не так? — не понял Олег. — Он и по
деревьям лазит не хуже. Только не всякая ветка его выдержит... И не всякое
дерево...
— Да и земля может проломиться, — добавил Томас
ему в тон. Он поднялся, покачнулся. — Помоги мне вылезти из доспеха. У
меня в мешке есть инструменты, надо поправить.
— Сам? — удивился Томас.
— А что? — спросил Томас высокомерно. —
Работа кузнеца — благородная работа!
Кони сами зачуяли брод, вскачь вошли в воду. В жемчужных
брызгах повисла радуга, сказочно прекрасная и такая же недолговечная, как все
прекрасное. На мелководье во все стороны прыснули серебристые
рыбки.
Вода едва достигала стремян, от нее тянуло бодрящим холодом.
Олег на ходу зачерпнул ладонью, отшатнулся, чистая вода была замутнена
свежепролитой кровью.
— Где-то близко, — кивнул Томас. — Поедем
посмотрим?
— Объедем, — сказал Олег твердо. — Кто ездит
прямо, дома не ночует.
Кони выбрались на берег, тревожно фыркали, чуя кровь. Словно
сами по себе повернули и пошли вдоль берега вверх по течению. Тропка петляла,
ныряла под низкие ветки деревьев, карабкалась вдоль скалистого берега по узкой
кромке. Когда же кони вынесли всадников на простор, сердце Олега сжалось.
Впереди на возвышенности горело село. Черный дым жгутами
завивался над домами и сараями. Красные языки пламени блистали ярко и страшно.
Дым подхватывало ветром, снова бросало вниз, к земле, разносило по
окрестностям. Мелькнули человеческие фигурки, но сражались ли еще защитники или
шел грабеж и привычное насилование, рассмотреть не удавалось.
— Объедем? — спросил Томас.
Олег тяжело посмотрел направо, затем налево. С одной стороны
осталась река, где в чистом потоке примешались струйки крови, с другой тоже
вроде бы попахивало гарью.
— Прямо, — сказал он со вздохом.
— А если придется кого-то стоптать?
— Что делать, все время нельзя сворачивать.
Томас оскалил зубы, и его волчья усмешка напомнила Олегу
кого-то из очень давних знакомых. Кони привычно пошли рядом, сразу как-то
подобравшись, готовые к бешеной скачке, лязгу оружия, страшным крикам.
Утоптанная дорога вывела к городской стене, повела под
частоколом толстых бревен с заостренными концами к городским воротам. На них
были следы копоти, торчали стрелы. Разбитые ворота лежали в пыли, трупы
защитников оттащили в стороны, чтобы не загораживали дорогу, сильно пахло
гарью, доносились крики, ржание коней.
— Не Восток, — сказал Томас сильным голосом. Его
глаза заблистали, он потянулся к мечу. — Даже не башня Давида...
— Оставь меч, — посоветовал Олег раздраженно.
— Впереди еще дерутся!
— Это не наш бой.
— Разве это не наш мир?
За воротами лежало множество убитых, сильно израненных,
искалеченных, стоптанных конями, даже обваренных смолой и кипятком. Попадались
и женщины с оружием в руках, погибшие в бою. Они лежали вперемешку с мужчинами.
Томас хмурился, гневно сверкал очами. К этим отнеслись как к воинам, а дальше
будут попадаться уже другие женские трупы: с задранными подолами, а то и вовсе
раздетые донага, обезображенные. Многие со вспоротыми в поисках драгоценностей
животами. Это он уже видел в каждом захваченном крестоносцами городе.
Среди убитых попадались и люди в полосатых халатах, мохнатых
шапках. Редко у кого была при себе кривая сабля, остальные были с деревянными
пиками, волосяными арканами, а щиты — плетеные из лозы, обтянутые кожей.
— Хазары, — сказал Томас полувопросительно.
— Печенеги, — поправил Олег. Подумал, сам
поправился: — Половцы.
— Чем-то отличаются?
— Чем-то. Но мало.
Томас грозно потащил меч из ножен.
— Это я и хотел выяснить!
Олег молча положил ладонь на рукоять его меча. Томас с
неудовольствием задвинул полосу острой стали обратно. На узкой улочке
попадались тела дружинников в рубашках из железных колец и трупы захватчиков в
халатах и с дротиками. Захватчиков было больше, четверо к одному, что и
понятно: защищать легче. К тому же русские дружинники, как заметил Томас,
всегда лучше вооружены и обучены: дает о себе знать оседлость.
Олег нагнулся, взял из руки убитого дружинника длинный
тяжелый меч. На вопросительный взгляд Томаса, нехотя буркнул:
— Боюсь, пригодится.
Они видели испуганные лица, что украдкой провожали их
взглядами из-за наглухо закрытых ставень, но на улицах было пусто. Томас
удивился, потом встревожился. Под копытами хрустела посуда, дорогу порой
загораживали столы, лавки.
— Но где же люди?
— Вот, — указал Олег.
— А где живые?
— Грабят дома бояр. Здесь им делать нечего, тут одна
голытьба.
Ближе к середине города гарью запахло сильнее. Оттуда
доносились крики, но оружие не звенело, да и крики были вялые, хотя ругань
лилась отборная. Олег намерился свернуть, заприметил дорогу, что выводила из
города в обход площади. Томас же сказал бодро:
— Давай посмотрим?
— Драк не видывал?
— Просто приятно видеть, когда бьют не тебя, а других.
— Да, это непривычно.
Все-таки Олег свернул в боковую улочку, и она, к радости Томаса,
вывела на городскую площадь. По ту сторону блестела маковкой небольшая
церквушка. Десятка два воинов в халатах стояли с луками в руках, еще с десяток
под грозные крики десятника лупили окованным бревном в двери. Лучники по одному
пятились, исчезали. Грабить приятнее, чем драться. Обидно к тому же сложить
голову, когда пришел наконец сладостный миг победителя. Все женщины
побежденного города — твои, все вещи — твои. Сладостен и восхитителен миг
полной власти, когда ты хозяин над побежденными женщинами, когда ты бог,
абсолютный властелин! Только ради этих минут и стоит ходить в изнурительнейшие
походы, глотать пыль из-под копыт, получать удары, сжиматься в смертном страхе
при виде разъяренных людей и блестящих мечей...
