— Да? Я умираю всякий раз, когда вижу что-то страшное.
Я тоже, сказал он себе угрюмо. Только сперва это было очень
остро, а теперь страх зажат в его железной рыцарской перчатке. Но я не
бесстрашен, как выгляжу для всех. Сам-то я знаю, что я не бесстрашен. Просто
когда рыцарская честь велит броситься одному на целое войско — брошусь. Или на
дракона. И никто не узрит во мне подлого страха.
Слова гулко отдавались под сводами пещеры. Томас осторожно
прошел в другой конец, огляделся. Пещера сужалась так, что едва можно было
протиснуться, но дальше ход опять расширялся.
— Может быть, — сказал он, — это не совсем то
направление, но мне как-то проще идти, как человеку, а не как призраку.
— Так иди как человек, — донесся сзади ее
нетерпеливый голос. — А еще лучше, как мужчина!
Томас всхрапнул, не зная, что кроется за ее словами, похвала
или оскорбление, от женщины с лиловыми глазами можно ждать всего, молча
двинулся между сталагмитами к переходу в другую пещеру.
Ход был тесен, но впереди уже было видно расширение. Томас
вышел во вторую пещеру, задержал дыхание, ошеломленный. За спиной ахнула
женщина и ухватилась за его плечи. Томас тут же расправил спину, но глаза его
не отрывались от внутренностей этой пещеры.
Это был гигантский зал для великанов. И он был полон воинов!
Томас медленно выпустил воздух из груди. Воины спали мертвым
сном. Кто сидел, прислонившись к стене, кто лежал, подложив под голову щит, кто
устроился, положив голову на ноги товарища. Все в полном вооружении древних
времен. Томас не обнаружил ни одного в рыцарских доспехах, но топоры и мечи,
пусть странные на вид, были устрашающего размера, а воины выглядели отборными —
все матерые, крепкие, со вздутыми мышцами, нарощенными долгими упражнениями с
оружием.
— Тихо, — шепнул он одними губами. — Не
приведи Господь их разбудить...
— А что будет?
— Что будет, что будет, — передразнил он. —
Не знаю, что будет. Но спят они до назначенного часа.
— Какого?
— Откуда я знаю? У каждого свой. Благороднейший король
Артур спит вот так же в Авалоне. Встанет и спасет Британию, когда та будет в
большой беде. Калика говорил, — голос Томаса прервался, дрогнул, но после
паузы рыцарь поборол слабость, — говорил, что по всему свету в скалах и
горах полно народу дожидается своего часа. Мгер Младший ушел в скалу, я,
правда, не знаю, кто это, придет помогать своему племени, Святогор спит в горе,
Скиф удалился в каменную стену Рипейских гор, выйдет, когда беда будет угрожать
его скифам, войско Ядвиги спит под костелом... ну и много других еще, я не
запомнил и малого, что перечислял калика. Понял только, что никто не явится
спасать человечество. Все явятся спасать свое племя или народ от другого
народа.
Она зябко передернула плечами.
— Ходи и боись, что наступишь на чью-то голову!
— Если верить Хайяму, как говаривал опять же калика, то
мы все время ходим по чужим черепам...
— Кто такой Хайям?
— Не знаю. Наверное, иудей, что ускользнул из рук
Кичинского.
На цыпочках и очень осторожно они пробирались между спящими.
Те казались мертвыми, даже грудь не вздымалась, но когда Томас задел одного, у
того рука шевельнулась мягко, а у трупа застывает быстро — Томасу приходилось
бродить по полю брани, отыскивая павших друзей, знал разницу между погибшим
только что или полдня назад.
Яра сказала вдруг негромко, голос был тихий, непривычный:
— Они счастливые...
— Почему?
— Проснутся в мире, где не будет войн, убийств, даже
лжи и предательства...
— А кому они будут нужны? — фыркнул Томас. —
Сами станут разбойниками. Пахать землю не умеют и не захотят, а с мечами
расставаться не станут.
Он услышал сзади сожалеющий вздох:
— Жаль... А мне захотелось тоже заснуть с ними... И не
просыпаться до лучших времен. Когда весь мир станет чист и светел. И тогда бы
мы, Томас, вышли вдвоем...
— Времена не выбирают, — ответил он, не
оборачиваясь. — В них живут и умирают. Мы все расставлены Богом на стенах
в нужных местах огромной крепости, куда сносятся великие человеческие ценности,
вроде чести, благородства, ну и всяких других, и мы должны защищать ее через
века от врагов! Все защищать — мужчины, женщины, дети.
Уже когда перебрались в другой конец пещеры, Яра сожалеюще
оглянулась. В глазах было странное выражение.
— Да, ты прав. Да и кто знает, что их ждет?.. Мир может
погибнуть раньше, чем они проснутся.
— Но разве их не призовут при опасности?
Томас мотнул головой, приглашая двигаться за ним, и Яра
послушно полезла через камни, обломки сталагмитов. Когда щель сузилась так, что
дальше двигаться было нельзя, Томас буркнул невесело:
— Кто призовет?
— Ну... кто знает. Потомки.
— Даже я вижу, что мир изменился... Калика сказал бы, насколько.
Эти воины в такой одежде, с таким оружием, что я в глаза не видывал. Кто их
позовет, если уже нет таких народов?
Щель сужалась, наконец исчезла, словно рассосался старый
шрам. Перед ними была каменная стена. Мелкие трещинки были не в счет, их сплющило
под тяжестью так, что края плыли, как воск на солнце.
Факел догорал, Яра смотрела отчаянно. Копоть оседала на ее
лице, она казалась Томасу печальным чертенком.
— Калика оставил тебе свой волшебный посох! —
напомнила она.
— Если ты все же сумеешь прочесть те руны...
— При этом свете? — огрызнулась она.
Факел догорел, вспыхнул напоследок, и у Томаса заныло
сердце. Женщина смотрела на него беспомощно, но в ее глазах было нечто такое,
что у него вся кровь бросилась в конечности. Это последнее, что он видел, и она
явно хотела, чтобы это было последнее.
Яра в полной тьме слышала его яростное дыхание. На миг ей
показалось, что сейчас он возьмет ее в объятия, прижмет к сердцу, а его сердце
забьется в унисон с ее сердцем, их дыхания сольются, и она ощутит себя надежнее
в его могучих руках, а он почувствует себя нужным, утешая испуганную женщину...
Рядом грохнуло с такой силой, что она подпрыгнула, ударилась
головой о низкий свод. «Убился, — мелькнула паническая мысль. —
Боится умирать медленно и страшно...»
— Томас!
— Замри и не двигайся! — велел в темноте хриплый
страшный голос.
Снова гремело и звякало, будто рыцарь со всей дури кидался
на стены. Наконец затрещало. В лицо пахнуло удушливой пылью, Яра закашлялась.
Внезапно она ощутила движение воздуха.
Блеснул слабый свет. Яра, согнувшись от кашля и протирая
слезящиеся глаза, увидела, как рыцарь, перекосившись от натуги, налегал на
волшебный посох. Другим концом всадил в щель, раздвигал ее, а навстречу
пробивался лучик света.
