– Что происходит?! – потребовал он.
Мне стало так страшно, что даже перехватило горло, я ничего не могла сказать. Я не понимала. Что произошло?
– Ничего! Я просто…
– Шлюха! – заорал Хаддин у отца за спиной. – Что ты сделала?! Ты опозорила всех!
– Нет! – крикнула я.
Но отец уже шел ко мне, и в его глазах горела ярость.
Мне показалось, сейчас он меня убьет.
Я сжалась от страха.
– Что ты сделала, Луцилия! Ты сама позволила ему?!
Что?! Я готова была разрыдаться, но не понимала, что происходит.
Я видела, как отец замахнулся, чтобы ударить меня.
Но тут между нами влетел Нарин.
– Не трогай ее!
И тяжелая пощечина досталась ему. Потом еще, уже в полную силу. Меня все же отец жалел, а Нарина никогда бы жалеть не стал. Он ударил так, что Нарин отлетел в сторону. Но тут же, спотыкаясь, вскочил на ноги и снова бросился между нами, защищать.
– Ах ты тварь! – заревел отец. – Тебя давно надо было прирезать!
Он выхватил меч.
Нарин стоял перед нами, раскинув руки, не пытаясь убежать, закрывая меня…
И тогда я испугалась по-настоящему.
– Нет! – закричала я. – Нет! Не надо! Мы ничего не сделали! Мы собирали вишню! Нарин рвал вишню для меня! Я не могла достать! Я попросила его! За что?! Папа, не надо! Не надо, пожалуйста!
Я кинулась стрелой, поднырнув под рукой Нарина, и буквально повисла на отце, уже не думая о себе и о том, что мне за это будет. Я схватила его за руку, пытаясь отобрать меч, я даже пыталась кусаться от ужаса, вцепилась изо всех сил. Главное – не дать ему!
– Вишню? – ревел отец. – Посмотри на себя!
Засохшие бурые пятна на платье.
Кровь? Я только сейчас поняла – они думают, что это кровь?
– Это вишневый сок! – закричала я. – Я собирала ягоды в подол, хотела собрать больше. Я испортила платье, прости! Я испортила… Я объелась вишни и уснула! Не трогай его! Он только нарвал вишни для меня!
Отец стряхнул меня с себя, как котенка. Потом приказал страже увести меня в дом. И целый месяц потом не выходить из комнаты, и никого не пускать ко мне. Я думала, что сойду с ума в одиночестве.
Сойду с ума, не зная, что с ним.
Ко мне приходила старуха. Она заставила меня раздеться, долго смотрела и щупала со всех сторон. Велела лечь и развести ноги и смотрела там… Было ужасно. Страшно и противно. Я рыдала потом два дня.
Кто-то сказал отцу, что мы с Нарином… что мы там спим вместе в кустах и что я…
Как это возможно?
Мне было так плохо, я готова была провалиться сквозь землю и умереть.
А Нарин…
Когда мне, наконец, позволили выйти, я узнала, что Нарин жив и все хорошо. Теперь уже все. Ему сломали руку и ребра, так избили, что неделю он вообще не приходил в себя. Но теперь прошел месяц, он немного отошел, окреп и начал вставать. Все хорошо, он сильный мальчик, скоро совсем поправится.
Очень долго мне было страшно даже смотреть в его сторону. Даже не из-за себя, а из-за него. Вдруг кто-то подумает снова…
Это все в тот, последний год. Мне едва исполнилось девять, а Нарину четырнадцать.
Еще немного, и я потеряла его окончательно.
* * *
Он шел рядом, глядя под ноги и иногда бросая короткие взгляды на меня.
По дороге он попытался снова взять меня за руку, но я отстранилась, и он не стал настаивать.
Я понимала, что сейчас он ни в чем не виноват и ничего не сделал, мне не за что обижаться, но… Дело во мне. Нужно время. Разобраться в себе. Мне ведь уже показалось, что у нас что-то может получиться, что все не так страшно, и хорошо, что я…
Ненадолго.
Он шел молча.
Он уже пытался говорить, объяснить мне, сказать, что не стоит слушать какую-то старуху, и не все ли равно? Какое мне дело до чьей-то болтовни? Важно лишь то, что думаю и чувствую я сама. Только это.
Я понимала.
Я была согласна с ним.
Я видела, что он переживает за меня. И если бы мог, если бы это хоть что-то значило, то готов был снова броситься грудью меня защищать. Даже ценой собственной жизни. Не сомневаясь.
Но не драться же со старухой.
Что так сильно задело меня? Чего я не знала до сих пор?
Солнце стояло в зените, повозки громыхали всякой снедью, и всадники неслись мимо нас, поднимая дорожную пыль. Нас не замечали, никому не было дела, никто и подумать не мог.
Эрнан хмурился, глядя под ноги.
– Я понимаю, что прошлого не вернуть, мы не дети, – говорил он. – Я понимаю, что сам загнал себя в угол, сделал все сам, и выход никак не найти.
– Если бы все можно было вернуть назад…
– Нет, – говорил он. – Даже если все вернуть назад, ничего бы не изменилось. Я бы сделал все то же самое. Я не вижу ни одной возможности поступить иначе. Прости, Тиль, но ничего не изменилось бы.
– Ты убил бы Хаддина?
Он вздохнул.
– Да.
Он не жалел об этом.
– И захватил бы Таррен?
Странный вопрос.
– Если у тебя есть армия, и ты можешь принести безопасность своей стране… Из Лохленна и так вытянули все соки. Теперь можно не волноваться, никто не посмеет сунуться. Мой народ может жить спокойно. Я не вижу, где ошибся. Только с тобой…
– Где ты ошибся со мной?
– Тиль… Наверно, нельзя получить всего. Получая одно, теряешь другое. Приходится выбирать.
– Ты выбрал месть?
– Отказавшись от мести, я все равно не получил бы тебя, ты уехала бы в Тааракар или Фаннар, или еще куда. Я не знаю, что должен был сделать, просто не вижу других путей. Я постоянно пытаюсь найти эти пути, но не вижу…
Если бы не война, если бы Хаддин был жив, он бы никогда не позволил мне выйти за Эрнана замуж. Даже за короля Лохленна – не позволил бы.
Нет других путей.
Потом мы долго шли молча. Рядом.
Я понимала, что он прав. Что всю жизнь поступал так, как считал необходимым и правильным, не жалея ни о чем. Я хорошо понимала его и не могла осуждать. Ему удалось невозможное…
Но я…
Как бы я поступила? Мой выбор?
Понять и принять его до конца. Не оглядываясь.
Я просто боюсь признаться сама себе.
Я ведь сама этого хочу, просто не в силах признаться. Хаддин говорил – я не имею права даже думать о нем. Это предательство своего народа, своей семьи. Я должна ненавидеть захватчика.
