Если это правда, если Оуэна убил Хаддин, то я сама готова убить его.
Очень долго Хаддин даже близко не подходил ко мне. А потом его словно подменили. Он стал таким тихим и больше ни в чем не обвинял меня. Очень долго потом ни в чем не обвинял. Он приходил, сидел со мной, пытался разговаривать. Мне казалось, он пытается заменить мне Оуэна. Но это пугало меня. Невозможно. Что-то изменилось, я не могла понять.
Весь мир тогда изменился и вся жизнь. Все прежние игры и увлечения потеряли смысл. Вокруг меня возникла пустота. Я все больше и больше сидела в комнате одна, все меньше разговаривала. Что-то сломалось. Я перестала лазить по деревьям и скакать верхом. Я стала вышивать и учить наизусть древние баллады. Замкнулась.
Я боялась снова что-то сделать не так.
Боялась, что из-за меня кто-то пострадает.
Я ведь думала, что Нарин тоже погиб.
Я помнила, как ему досталось из-за меня, из-за этой проклятой вишни, его чуть не убили. Тогда я тоже не понимала. А теперь он умер совсем.
Мне было страшно.
Из-за меня?
Мне казалось, я чудовище, приносящее беды.
Я пыталась закрыться от всего. Или даже, скорее, закрыть мир от себя.
Со временем я отошла, конечно. Я понимала, что не виновата, но этот старый ужас все равно жил в душе. Ничего уже не вернуть.
Года через два потом отец привел Флир, и стало немного веселее. Но все равно…
И только сейчас, рядом с Эрнаном, я чувствовала себя спокойно, словно ничего не было.
Он же знал все, что тогда случилось, он был там, но он не рассказывал мне, сколько бы я не просила. И все же я видела – он ни в чем не винил меня. Это было важно.
И сейчас он спал рядом со мной, страшно устав за день.
Мой герой.
Я лежала, смотрела на него и отчего-то была ужасно счастлива.
Я помню, когда стало известно, что Эрнан собрал армию и идет на Лохленн, Хаддин позеленел и затрясся, а отец вдруг рассмеялся. Громко и весело, хлопнув себя ладонью по колену.
– Этот сукин сын не просто выплыл, но еще и взлетел! – сказал он. – С ним еще придется повозиться!
Тогда никто не верил, что Эрнан сможет победить. Силы были слишком неравны.
Тогда я впервые узнала, что Нарин жив. Что тот далекий и непонятный человек, объявивший себя королем и пытающийся захватить Лохленнский трон, и есть тот мальчик, который когда-то жил у нас. Мне казалось – это невероятно. Невозможно. Я не представляла, как такое могло случиться. У меня не укладывалось в голове.
Он жив!
Я помню, первое чувство тогда – это радость.
Я пыталась скрыть эту радость, не показывать, но, думаю, не заметить было нельзя. Отец ничего не сказал мне тогда. Только Хаддин. Он приходил ко мне вечером.
«Даже не думай о нем!» – Мне показалось, Хаддин похож на разъяренную змею. «Даже не думай! Он чудовище! Он демон, вернувшийся с того света! Он умер и вернулся. Он не человек. Ты же помнишь, отец бросил его со скалы, но он вернулся. Такое невозможно без магии. Он убил нашего брата…»
Хаддин говорил что-то еще, так много, пытался расписать все беды, которые теперь могут посыпаться на нас.
Сначала я не верила и половине из того, что он говорил. Но потом слышала и от других. Эрнан неуязвим, морской демон, оборотень, он чудовище, разрывающее людей голыми руками. Он мертвый, он не человек, он придет и убьет всех!
Им пугали детей.
Я понимала, что это уже не тот мальчик из моего детства. Понимала, что он изменился. Но не так.
Никто не верил, что он сможет победить. Некоторые даже смеялись над его самонадеянностью, куда он лезет, какой-то полумертвый заморыш, против мощи Таррена!
Когда Эрнан взял Лохленн, стало не до смеха. А уж когда пошел к нам…
Я даже знаю, отец пытался договориться с ним, отправлял послов. Не знаю, что он там ему предлагал, какие условия.
Я видела, что отцу тяжело, он не находит себе места, не может смириться с тем, что какой-то парень, который столько лет был у него в руках, теперь может прийти и отнять все. Он сильно сдал, эта война совсем подорвала его силы. А потом… Сердце? Он даже не успел увидеть внука, которого так ждал.
Остановится ли Эрнан на этом завоевании? Или пойдет дальше? Может быть, Таррена ему будет мало?
Я поняла, что впервые думаю не о своем будущем, а о нашем общем. Любое его решение повлияет и на мою жизнь. А мое решение… не знаю.
Когда я проснулась утром, Эрнан уже ушел.
* * *
Вечером третьего дня, перед отъездом, нас ждал торжественный ужин. Все местные лорды собрались выразить почтение королю.
Я сидела рядом с Эрнаном за столом по правую руку, на почетном месте. Как жена, как королева. По левую руку сидел лорд Хетт, как правитель, а за ним сэр Ливан. На какое-то мгновение мне показалось, все это уже было со мной. Пир в Небесном Чертоге, в тот самый первый день. Тело Хаддина с распоротым животом…
Когда в очередной раз рядом подняли тост за победу, у меня дрогнули руки. Победу над Тарреном. Словно все случилось только вчера.
– Тиль? – Эрнан дотронулся до моей руки. Думаю, он все понимал, но это его люди, его победа, ему действительно есть чем гордиться. Для Лохленна победа означает свободу. Они имеют право радоваться.
Но как быть мне?
Я покачала головой, постаралась улыбнуться ему.
– Все хорошо. Просто немного устала.
– Мы посидим немного и пойдем, хорошо? – тихо сказал он. – Я не могу уйти сразу.
– Не волнуйся, все хорошо.
Сэр Ливан усмехнулся, глядя на нас. Кажется, он был уже пьян.
– Я смотрю, ты нашел общий язык с этой дикой кошечкой? И как она?
Эрнан дернулся, резко обернулся к нему.
– Она твоя королева, – холодно сказал он. – Не забывай.
Сэр Ливан осушил свой кубок, кивнул, чтобы ему налили еще.
– Пока еще не королева, – сказал он. – Дочь Майлога, твоя пленница. То, что она греет твою постель, еще не делает ее королевой. Ты подумай, стоит ли оно того?
Лицо Эрнана стало непроницаемым, почти каменным.
– Сэр Ливан, – сказал он. – У вас сегодня был долгий и тяжелый день, вы устали и много выпили. Думаю, вам пора пойти отдохнуть.
– Я только начал отдыхать, – Ливан поднял наполненный кубок. – Я хорошо помню, кто она и кто ты. Я уважаю тебя, как законного короля. Но не забывай, кто поддержал тебя и вытащил из грязи.
Эрнан молча поднялся на ноги.
Несколько мгновений, и все взгляды были устремлены на него. Зал умолк. Эрнан стоял в полной тишине. Он ничего не говорил и ничего не делал, просто стоял. И Ливан, сначала довольно ухмыляющийся, помрачнел. Потом поставил кубок, отодвинул. Огляделся по сторонам, словно стараясь оценить ситуацию. Вздохнул. И тоже, наконец, встал. Еще какое-то время он пытался справиться со своими чувствами и с отрыжкой. Потом поклонился.
