— Вот, посмотрите этот кусок. Он небольшой, но ты поймешь, о чем я говорю. Там о святой троице.
Мы никогда не говорили об этом, и никто не имел морального права говорить вслух. Но слова, которые крутились в голове у нас всех, словно произносил кто-то другой. Ей было тяжело слышать их, пусть даже их никто не произносил.
А эта женщина, которую она считала своей подругой, не просто сказала эти слова. Нет, такого она бы себе не позволила. В высшем свете, к которому подруга себя причисляла, такое не поощрялось. Говорить прямо — удел людей деловых и простых, а не богемы. Наша дорогая Поли-поли была чистой воды богемой, белой костью среди простых смертных.
Преподнося свой потрясающий подарок, она со скромной улыбкой сказала:
— В прошлом, дорогая, нет ничего страшного. Оно было, и от него никуда не деться. Пусть эта святая троица напоминает тебе обо всем, что ты пытаешься забыть. Не нужно забывать, нужно принять и простить. Простить себя и простить всех тех, кто был с тобой в те сложные минуты…
О, сколько пафоса! Она сказала это так, будто бы моя дорогая Вивьен пережила трагедию и в часы утешения с ней были люди, к которым спустя время она испытывала лишь тягостные горькие чувства. Как будто она вычеркнула из жизни тех, на чьих плечах плакала. Как будто речь идет вовсе и не о монстре.
Но речь шла именно об этом страшном событии, и Вивьен поняла это сразу, как только открыла подарок — изящную коробочку, в которой были три картины, скрепленные между собой как тройная икона. На картинах было все — и страшная трагедия Вивьен, и ее попытки выжить и принять себя такой, какой она стала, и даже кусочек будущего — чернота, бесконечная и всеобъемлющая.
— Как я понимаю, прототип Вивьен — это моя мать? А ее подруга — Полина? — спросил я, оторвавшись от текста.
— Да, ты понял правильно. Полина всегда была не самой сострадательной женщиной. А уж если она знала что-то такое, что было неприятно всем, она всяческими намеками наталкивала разговор именно на эту тему. Но тот ее подарок… Это выше любых низостей, до которых мог опуститься человек. Я не знаю, что означает эта троица, Виви мне так и не сказал. Я понимаю почему — у него была своя тайна, и люди, владеющие его тайной, бережно ее хранили. И он хранил чужие тайны. Я уважала его принцип и не спрашивала. Но сейчас нам бы не помешало знать это.
Мне очень жаль, что мне не хватило смелости сказать об этом Джону, но я знал все, что происходило с Вивьен. Я знал ту историю, знал и мог помочь ей, мог предотвратить беду. Но я не сделал этого. Не знаю почему… Наверное, мы были очень молоды и доверяли друг другу. Нет, не так, мы просто верили друг в друга и не предполагали даже, что слепая вера может привести к беде. Иногда молчать не стоит. Иногда стоит прислушаться к себе и предупредить, чем потом всю жизнь сожалеть.
Вивьен в молодости была особенно прекрасна. В школе и даже потом, в колледже, она всегда была девочкой-топ. Помните тех девчонок, с которыми мечтали встречаться все парни в школе? Вот такой была Вивьен. И когда у нее появился молодой человек, которого не знал никто и который был старше ее на пять лет, она стала еще популярнее. Он приезжал за ней на машине и увозил после уроков. Домой Вивьен приезжала не позже, чем она бы добиралась своим ходом. Со своим новым бойфрендом она встречалась не тайно, все друзья и ее сестра знали о нем. Знал и я, человек, который был безудержно влюблен в другую девчонку, но Вивьен была моей подругой с третьего класса.
— Mon cher, — говорила Вивьен, — ты даже не представляешь, какой хороший N! Я так его люблю! Я жду, когда мне исполнится восемнадцать и я смогу выйти за него замуж. Я хочу от него детей, mon cher! Понимаешь? Детей!
Я искренне радовался за подругу и тоже ждал, когда же ей исполнится восемнадцать. Я знал, что Вивьен уже давно не девственна, но имеет ли это значение, если она нашла свою любовь?
Мы закончили школу, и Вивьен вовсю готовилась сразу к двум событиям: к поступлению в университет и к свадьбе. N подарил ей маленькое, аккуратное колечко, которое она, как влюбленная невеста, носила на соответствующем пальце. Она была так счастлива и беззаботна! А я был счастлив за нее. Тот год был похож на сон. Моя возлюбленная приняла мою симпатию, и мы начали встречаться, и я немного упустил из виду Вивьен и ее вторую половину…
Беда пришла откуда не ждали — N арестовали за распространение наркотиков. Он оказался человеком непростым, со связями, и очень скоро вышел. Вивьен была опустошена. Она готовилась связать свою жизнь с человеком, который зарабатывает на смерти зависимых людей. Она плакала, но заставляла себя поступить правильно — забыть об этом человеке, расторгнуть помолвку, не вспоминать. В общем, отрезать себе руку и попытаться жить так, как будто этой руки никогда не было. Она жила со своей болью почти полгода, N пытался вернуть ее расположение, а я поддерживал ее. Я знал, что Вивьен отрубила руку, что пытается излечиться, я верил, что она закрыла для себя эту дверь. Но нет. Она обманывала себя.
Я не могу винить ее в том, что произошло далее, не могу! Потому что и я, и Вивьен были обмануты ее сердцем. Разве можно винить человека в этом? Нельзя забыть, да, это выбор Питера, и я понимаю его. Но винить Вивьен не за что. Она была еще большей жертвой, чем Питер.
N не исчез из ее жизни. Несмотря на то, что Вивьен сказала себе и всем, что все кончено, N присутствовал где-то рядом. Он был, и нельзя сказать, что я не мог этого видеть. Мог, видел, но не придавал значения. Ну ходит человек теми же дорогами, что и мы, ну отправляет ей цветы на день рождения… Все-таки не чужой. Она собиралась за него замуж, он имеет право отправить ей цветы. (Конечно же, не имеет никакого права! Но тогда, в двадцать лет, нам казалось, что такое право у него было.) Так или иначе, N был нарисован в этой картине, и стереть его было невозможно.
Спустя полгода после расставания с N у Вивьен появился Питер. Питер — мой брат. Человек, с которым я вырос. Вивьен и Питер знакомы почти столько же, сколько и мы. Но никогда Питер не воспринимал Вивьен как девушку, с которой он может быть счастлив как мужчина.
— Я видел, как росли ее сиськи, — говорил Питер. — Да, они выросли. Ты считаешь, у нас может что-то получиться?
— Я не знаю, Питер, — отвечал я. Но хотел, чтобы получилось.
Питер начал ухаживать за Вивьен, а моя вторая половина была готова принять мое предложение. Я видел N, я понимал, что он опасен как никогда. Люди, которые могут покупать себе еду на деньги, полученные от закабаленного умирающего человека, коварны и безжалостны. Но я предпочитал думать, что Вивьен действительно больше не нуждается в N. Я верил, что отрубленная рука уже сгнила, а рана затянулась. Наверное, мне так было легче. Хотя я должен был видеть, что Вивьен не забыла, не отпустила.
Все случилось так быстро и фатально, что я не поверил. После чего N исчез навсегда. Но перед этим он причинил Вивьен ужасную боль.
