Одного Барби не учла — что дед ходит голодный.
Увлекшись устройством жилья для Маши, он перестал делать шкатулки, и деньги у него кончились.
Но, поскольку сам дед давно привык к голоду, он запрещал себе даже думать о пище, и Барби Маша, умевшая читать мысли и мечты, тут ни о чем не догадалась.
Однако, как бы то ни было, назавтра наступил торжественный день съемок.
Приехало множество народу, на полу лежали провода, всюду слонялись какие-то бездельники с молотками, наушниками и кабелями, редакторша орала, потрясая бумажками с текстом, про домик все как будто забыли — взоры присутствующих и глазок видеокамеры были прикованы к пустому подоконнику.
Наконец была дана команда снимать.
Оператор нацелил объектив прямо в рот редакторше, которая произнесла длинную речь, сидя в красивом кресле, привезенном со студии.
Два часа снимали редакторшу на фоне окна, за которым сияло фальшивое солнце (умельцы прикрепили снаружи фонарь, потому что на экране телевизора все всегда должно выглядеть так, как в раю при вечном свете дня), потом все переругались, оператор то и дело прекращал съемки, редакторша два раза рыдала и один раз сменила платье, гример пятнадцать раз пудрила ее и один раз — попутно — дедушку Ивана, который сидел в углу, бледный и голодный, всеми забытый.
И только когда все было закончено с редакторшей, наконец вывели из угла и пять минут снимали столяра, потом включили освещение в домике на всех этажах и на чердаке и три минуты снимали домик.
Дом сиял огоньками, откуда-то заиграла чудесная музыка, как будто завели музыкальную табакерку, кукла Барби Маша сидела за столом в кресле в теплом стеганом халатике и в домашних тапочках и читала очень маленькую книжку у совсем маленького подсвечника с крошечной горящей свечой.
Вся буйная команда телевизионщиков притихла, оператор вдруг припал на колено и пополз вдоль домика.
Когда съемки закончились, редакторша зевнула и сказала деду Ивану, что неизвестно, кому дадут приз; у них в программе много сюжетов об умельцах.
— Один человек даже построил своими руками летающий самолет, а другой макаронную фабрику на кухне, — сообщила она, собирая свои бумажки, — и все решат зрители, они будут звонить в студию во время передачи.
И вся команда умчалась, как уходит ураган или волна цунами.
В только что отремонтированной квартире был полнейший разгром.
Усталый и голодный, дед Иван плюнул и удалился вон, прихватив свою бывшую слепецкую палочку и черные очки. Он давно наметил себе место в одном подземном переходе, еще до операции, на черный день, он тогда решил, что встанет там и будет стоять с протянутой рукой, ежели совсем дойдет до крайности.
И доведенный до крайности голодный и слабый дед пошел просить милостыню, стесняясь сам себя, но до подземного перехода не добрался, упал в обморок от голода.
Столпились люди, кто-то сказал: «Вот так и помирают», — кто-то вызвал «Скорую», и через час деда подняли и отвезли в больницу, в приемный покой.
Врач запросто привел его в сознание, давши понюхать нашатырный спирт, ядовитую ватку, от которой перехватывает дыхание. Но никто не догадался его покормить, а дед ничего не сказал.
Его оставили еще немного полежать — для контроля, — а сами сели пить чай в соседней комнате.
Дед валялся на больничной кушетке, в животе его бурчало и завывало от голода, а рядом звенели ложками, посудой, что-то резали, ели (врачи — тоже люди).
Одновременно работал телевизор.
По телевизору вещал какой-то резкий, очень знакомый женский голос.
И вдруг врачи задвигали стульями, заговорили и вышли в коридор, где начали названивать по телефону.
— Але! Это телевидение? — закричал кто-то. — Плохо слышно! Мы, врачи «Скорой помощи», решили присудить приз кукольному дому! Нас тут шестеро, и все за. И вам спасибо.
Дед Иван вскоре был поднят медсестрой, которая проверила его пульс, давление и сказала:
— Дедушка, не болей. Питаться надо лучше, и все. Иди с богом.
И дед Иван побрел домой.
У его дома опять дежурил телевизионный автобус. Собралось даже несколько зевак.
Дед вошел в свою разоренную квартиру, ожидая увидеть полный тарарам. Но он застал там порядок, стол даже был накрыт скатертью, пол оказался чистый, а домик горел всеми своими огнями.
В комнате сидела вся телевизионная команда, и редакторша барабанила пальцами по столу.
С криком «Вот он!» редакторша схватила деда Ивана, усадила его в телевизионное кресло, и начались съемки.
— Вы довольны, что получили такой большой приз? — спросила редакторша крикливо.
— Какой приз? — удивился дед Иван.
— Вы получили главный приз нашего конкурса — королевский торт! — заорала редакторша, глядя мимо дедушки прямо в объектив видеокамеры.
— Ну спасибо, — сказал дед.
Тут же (видимо, из кухни) внесли торт размером с круглый обеденный стол.
Оператор стал передвигаться вдоль торта, как вдоль забора, снимая сверкающую корону, башни из крема, розы из взбитых сливок, шоколадные домики и груды засахаренных орешков у основания.
Редакторша занесла над этим сладким городком огромный нож, у деда Ивана заныло в животе и потемнело в глазах, но он сдержался и пошел ставить чайник на всех.
Когда он возвратился, телевизионщики уже доедали, видимо, по третьей порции, судя по разоренному торту, вокруг стола царило безумное веселье (видимо, работники эфира тоже изголодались).
Но дед Иван, прежде чем приступить к еде, отрезал небольшой кусок торта у самой короны и отнес его в кукольный домик, где поставил на стол перед своей Машей.
И она благодарно кивнула ему в ответ, чего никто в мире не заметил.
Темный лес
Однажды вечером Барби сидела и играла на своем игрушечном рояле, который ей дед нашел опять-таки на помойке, теперь уже около студии «Союзмультфильм».
Видимо, когда-то этот музыкальный инструмент был сделан для кино, а теперь рояль был раскрыт, и струны в нем очень дрожали, но дед Иван починил, подвинтил где надо, закрыл его новой красивой крышкой из карельской березы, и Барби Маша вечером играла на нем прекрасные вещи — вальсы великих композиторов Иоганна Штрауса и М. Мееровича.
Барби, в частности, играла свою любимую вещь — знаменитый вальс Михаила Мееровича из мультфильма «Цапля и Журавль», не подозревая, что ее ждет страшная ночь.
И ночь действительно настала, а дедушки Ивана все не было.
Надо сказать, что запас дерева, который сохранился в его квартире с прежних времен, подходил к концу, и дед Иван рыскал по помойкам, стройкам и рынкам в поисках старых досок и негодной мебели — из этого великолепного, сухого материала он и выделывал все свои кукольные шкафчики, креслица и комоды.
