Гевин молча кивнул. Говорить ему не хотелось. Ему казалось, что он участвует в игре, правил которой не понимает, но чувствовал, что ставки в ней могут быть очень и очень высоки.
Засвистел закипевший чайник, и женщина, выключив плиту, налила кипяток в кофейник. Над головой у нее поднялся столб пара, когда она опустила фильтр с кофе в стеклянный кувшин и поставила кувшин на стол. Прежде чем тоже сесть за стол напротив Гевина, она бережно и аккуратно двумя пальцами приподняла рукав его пижамы и осмотрела сыпь у него на запястье. Затем с удовлетворением кивнула как бы самой себе, вытащила из кармана маленький бело-голубой тюбик геля перметрин и подала ему.
– Я уже смазала твои руки, но тебе, пожалуй, еще пару раз придется этим воспользоваться.
– Спасибо. – Голос его звучал так хрипло, что ему пришлось откашляться и повторить: – Спасибо большое.
– Ешь.
Овсянка оказалась действительно вкусной, в ней было куда больше молока, чем воды. Кофе тоже был отличный. Гевин медленно насыщался, разглядывая почти абстрактный пейзаж на стене справа от него. Пожалуй, пейзаж был создан в сороковые или пятидесятые годы прошлого века и представлял собой этакое лоскутное одеяло из зеленых, синих и серых плоскостей, а грубые черные линии на переднем плане вполне могли быть деревьями или людьми. Гевин был убежден, что раньше где-то видел эту картину (как и эту женщину, впрочем), но никак не мог вспомнить, где именно. Женщина взяла книгу и углубилась в чтение. Название на обложке Гевин не разглядел, а текст, похоже, был на иностранном языке, но с помощью одного здорового глаза ему не удалось толком разобрать, на каком именно.
Он доел овсянку, допил кофе и принялся изучать столешницу, сделанную из цельного куска дуба. Он с наслаждением водил рукой, ощущая шероховатость отполированных песком древесных волокон поверхности и время от времени озираясь. Ему никогда не доводилось жить в таком доме – здесь приятно было просто посидеть, наслаждаясь геометрией внутреннего пространства. Интересно, а если бы он навсегда остался здесь, померкло бы это ощущение или нет? Перестал бы он замечать очарование этой комнаты, как обычно происходит, когда видишь одно и то же помещение каждый день?
Гевин заметил, что женщина перестала читать и смотрит на него. У него возникло ощущение, будто прямо сейчас что-то случится, и действительно, свет за окном странно померк, словно наступило солнечное затмение. Он обернулся и увидел, что пошел снег. В доме было так тепло, и хлопчатобумажная пижама Гевина была такая уютная, что он совсем забыл, какое сейчас время года.
Женщина, похоже, догадалась, о чем он думает. А может, она просто была чрезвычайно проницательна, поскольку подсказала ему:
– Канун Рождества.
И в эту минуту в комнату вошел тот незнакомец.
Правда, сперва Гевин его не узнал. Бороды его больше не было, а голова была чисто выбрита. На нем был отличный, явно сшитый на заказ, темно-серый костюм, рыжевато-коричневые грубые ботинки и белая рубашка без галстука с расстегнутым воротом. Вместе с ним, мягко ступая мохнатыми лапами, вошел тот самый черный ретривер, которого Гевин видел тогда на железнодорожных путях, но вспомнил он об этом только сейчас. Гевин смотрел на мужчину и собаку, поражаясь, насколько они не соответствуют и этому дому, и окружающему пейзажу. Он вдруг вспомнил, что в школе у них был только один темнокожий мальчик – индиец Раджниш. Все остальные были белые. И в той деревне, где живут его родители, тоже все были белые.
Незнакомец сел, налил себе чашку кофе и сказал:
– Ну что ж, тебе здорово повезло. Удачливый ты.
И лишь когда незнакомец заговорил, Гевин вспомнил акцент, который ему и его близким в тот раз никак не удалось ни с какой страной соотнести. А что касалось его собственной удачливости, то в нее он, пожалуй, в данный момент совершенно не верил. Не раз за минувшие двенадцать месяцев Гевин вспоминал обещание, которое незнакомец дал им на прощанье и которое всем им тогда показалось пустым, но теперь он начал понимать: вероятнее всего, именно эти слова незнакомца и были тем самым стержнем, вокруг которого вращались события этого безумного года.
– Теперь ты меня застрелишь? – спросил Гевин и с удивлением понял, что голос его звучит абсолютно беспомощно, как у ребенка.
Незнакомец, казалось, задумался; может, действительно обдумывал слова Гевина, а может, просто притворялся. Потом он вдруг улыбнулся и сказал:
– По-моему, ты уже и так достаточно настрадался. – Снег за окном теперь валил вовсю, и крупные белые хлопья красиво выделялись на фоне зеленых деревьев, а снежинки, падавшие возле окон дома, были словно окрашены розовато-персиковым отблеском горящего в очаге огня и светом светильников, зажженных в комнатах. – Хотя полученный урок всегда легко забыть, если нет постоянного напоминания о нем. – Говоря это, незнакомец машинально почесывал за ухом собаку, сидевшую у его ног.
«Ну да, – думал Гевин, – я ведь выстрелил этому человеку прямо в грудь». Ему очень хотелось попросить у незнакомца прощения, но он понимал, что любые извинения теперь наверняка будут выглядеть оскорбительно жалкими. Возможно, именно это незнакомец и имел в виду.
– Пожалуй, не следует позволять тебе просто так забыть столь печальный опыт, ведь на твою долю выпали нелегкие испытания, – сказал незнакомец и, чуть наклонившись над столом, взял Гевина за оба запястья. Он не сжимал их, но держал крепко, и чувствовалось, насколько он силен. Выражение лица у него при этом было такое спокойное и доброе, какое бывает у отца, которому приходится крепко держать своего ребенка во время весьма болезненной медицинской процедуры, совершенно необходимой для его же благополучия.
Женщина встала, обошла кругом стойку, за которой готовила завтрак, и полезла в ящик буфета, где явно было слишком мало места, чтобы там уместился обрез, и Гевин решил, что сейчас она достанет большой кухонный нож. Однако, когда она вернулась к столу, в руках у нее оказались довольно мощные кусачки для металла, белое полотенце и аптечка первой помощи. Гевин попытался вырваться, но незнакомец его рук не выпустил, хотя, казалось, никаких усилий для этого не прилагал. Затем, глядя Гевину прямо в глаза, он сказал:
– Это должно произойти. И ты еще будешь мне за это благодарен.
Полотенце и аптечку женщина положила на стол и взяла в руки кусачки. Этот старый и довольно грязный инструмент явно выделялся на фоне прочих предметов в этом доме; поверхность кусачек в результате многолетнего использования была покрыта зазубринами и щербинами; в местах соединения отдельных частей и в трещинах виднелась черная смазка.
– Указательный палец на твоей правой руке, – кратко пояснил незнакомец.
И Гевин, понимая, что ничего поделать не сможет, покорно поджал остальные пальцы, стараясь покрепче втиснуть их в ладонь, а указательный поднял вверх, точно Иоанн Креститель на полотне эпохи Возрождения, и закрыл глаза. Он чувствовал холодную тяжесть металла, когда женщина пристраивала челюсти кусачек между косточкой на тыльной стороне ладони и первым суставом пальца, и понял, что сами по себе эти челюсти не острые, и все должно произойти исключительно за счет силы давления, когда она заставит челюсти кусачек сомкнуться.
