В конце концов, почувствовав под ногами твердую почву, он последним рывком вытащил молодую женщину на траву. Странно, она оказалась такой маленькой, но до чего же тяжело было ее тащить! Он переполз через нее и подтянул повыше, подальше от воды. Ее голова бессильно моталась из стороны в сторону. Он перевернул ее на живот, вспоминая школьные уроки мистера Шиллера. Значит так: левое колено поднять, левый локоть тоже…
Попытки сделать ей искусственное дыхание отняли у него остатки сил, и он, тяжело дыша, упал рядом с ней на четвереньки. Перед глазами вспыхивали яркие звезды, и, застилая все вокруг, кишели какие-то светящиеся точки. А рядом царило полное спокойствие. Вон пролетели два красных адмирала. По пальцу прополз муравей…
Кожа у женщины была серо-синяя. Но в ушах серьги – собственно, даже не серьги, а бирюзовые бусины на серебряных цепочках. Такие украшения раньше носили хиппи, он давно ничего подобного не видел. Он вдруг представил, как она открывает шкатулку, стоящую на прикроватном столике, и думает, что бы такое ей вдеть в уши. Неужели можно размышлять о таких вещах в последний день жизни? Сквозь рваные легинсы на бедре у нее виднелась кровавая рана. Да и у него рука все еще сильно кровоточила. Наверное, это те колючие ветки, за которые он хватался. Ему никак не удавалось понять, дышит ли она, приподнимается ли ее грудь на вдохе. Он попытался отыскать у нее на запястье пульс, и в тот же миг – словно он нажал на какую-то кнопку – она дернулась и извергла из себя пинту речной воды и еще что-то, похожее на овсянку, съеденную, видимо, на завтрак. Потом она страшно закашлялась, ее снова вырвало; после чего она самостоятельно перевернулась на спину, но глаз так и не открыла. Ее спутанные светлые волосы были все перепачканы грязью.
Он вытащил телефон и увидел, что под якобы водонепроницаемым экраном застрял один-единственный пузырек воздуха, точно шарик в детской игрушке. Черт побери! До его машины отсюда как минимум метров шестьдесят, а до его туфель и куртки – все триста. Но оставить ее одну ни в коем случае нельзя. Ключи от машины, впрочем, оказались в кармане.
– Идем, – велел он ей и, присев на корточки, взял ее под мышки и взвалил на спину. Так выносят пострадавших пожарные.
Он тащил ее к машине, ступая ногами, на которых были только носки, прямо по колючкам и овечьему дерьму. Сколько раз он приходил сюда, тщетно надеясь обрести одиночество и покой, а сегодня, как назло, здесь ни души! Так сказать, по закону всемирного свинства. Он чувствовал, что начинает замерзать. А ведь у него, в отличие от этой девицы, весьма приличный слой подкожного жира. Господи, хоть бы собаки не угодили под машину, пытаясь перебежать через шоссе! Так, теперь подняться на перелаз, спуститься на ту сторону изгороди и протиснуться в узкую калитку. Все это ему удалось, калитка с лязгом захлопнулась за ним, и он увидел, что Фран с Лео уже стоят возле машины и терпеливо его ждут, невероятно похожие на людей. Он немного сместил ношу, пытаясь вытащить ключи из насквозь промокшего кармана. Пискнул автомобильный замок, и он одной рукой поспешно стащил с сиденья коврик, прежде чем на него плюхнутся мокрые и грязные собаки.
Женщину он прислонил к машине и завернул в коврик. Коврик был весь в собачьей шерсти, и от него несло псиной. Но она все равно была жутко грязная. Он заметил, что ее бьет сильная дрожь. Открыв пассажирскую дверцу, он опустил ее на сиденье, снова довольно сильно стукнув головой.
– А теперь давайте поедем в больницу, – сказал он, и она в ответ издала звук, возможно желая что-то сказать, но понять было невозможно. Он заботливо пристегнул ее ремнем безопасности. Зря он, что ли, ее спасал? Не хватало еще, чтобы она теперь сломала себе шею из-за какого-нибудь ерундового ДТП.
Он включил зажигание, до максимума повернул рычажок «печки», и тут же во все горло завопил Гарт Брукс
[85]. От неожиданности он не сразу сообразил, что нужно нажать на кнопку и выключить магнитофон или хотя бы уменьшить громкость. Машина, слава богу, еще не успела сильно остыть. Теперь ему казалось, что в этом происшествии есть даже нечто комическое – смешно и то, что с него буквально льется вода, и то, как он нырял в носках, было даже забавное ощущение героического нимба над головой.
Когда они выехали на Вудсток-роуд, девушка что-то пробормотала.
– Простите, я не понял.
Она с трудом выговаривала слова, ей трудно было поднять голову.
– Только не в больницу.
– Ну не оставлять же мне вас на обочине дороги?
Она ласково коснулась его руки – впервые за много лет кто-то прикасался к нему с чувством, почти похожим на нежность. Именно это мгновение он впоследствии вспомнит, когда станет спрашивать себя, зачем совершил такую глупость.
– Пожалуйста, не надо в больницу.
И он поступил как с туфлями, так и оставшимися на берегу. Не стал сворачивать на Марстон-Ферри-роуд к больнице, а повез ее к себе домой. Приняв такое решение, вдруг подумал: а что, если он просто ищет какое-то оправдание своим действиям?
Припарковавшись возле дома, он некоторое время не выключал двигатель, словно пребывая в некой точке равновесия, когда еще можно повернуть в ту или в другую сторону. Но когда он представил, как отвозит ее в отделение экстренной помощи, передает на руки нянечке и видит, как она исчезает за автоматически защелкивающимися дверями, его вдруг охватило болезненное чувство, определить которое он бы и сам не смог. Он решительно повернул ключ в замке зажигания, выключил двигатель, выпустил собак, отстегнул ремень безопасности на сиденье своей спутницы, приподнял ее, поставил на ноги, а потом подхватил на руки и понес в дом.
– Я не хочу…
– Это не больница. – Он ногой захлопнул дверцу машины.
Ловко повернувшись боком, он быстро затащил молодую женщину в холл и положил на диван, Она тут же свернулась клубком, как орешниковая соня. Ее бил жуткий озноб. Он вытащил из недр платяного шкафа старый электрообогреватель, хотя отопление было включено и термостат стоял на отметке плюс 22. Только теперь до него дошло, что ее необходимо раздеть, высушить и согреть, и все это придется делать ему. В ушах у него словно прозвучал насмешливый возглас Марии: Ну конечно! Только с тобой и могло случиться нечто подобное! Фран уже завалилась в свободное кресло. Было слышно, как Лео на кухне нагло поедает забытое на столе печенье, с лязгом переворачивая металлическую банку. Не обращая на пса внимания, он поспешно поднялся наверх. Так, спортивный костюм, нижнее белье, свитер, шерстяные носки, полотенце…
– Сейчас мы с вами переоденемся во все сухое. – Она не ответила. Он наклонился и стал расшнуровывать ее черные ботинки. От обогревателя все сильней пахло горящей пылью по мере того, как спираль раскалялась, становясь ярко-оранжевой. Он вдруг на мгновение вспомнил, как разувал маленького Тимоти, расстегивая у него на туфельках пряжки-липучки, стягивая с ног носочки…
Он расстегнул пуговицы на ее джинсовой юбке и, подложив руку ей под попу и приподняв на пару дюймов, стянул с нее юбку и драные легинсы. На мгновение его ладонь оказалась плотно прижатой к ее телу, он чувствовал ее вес, видел худенькие бедра и мокрые белые трусики с наивными розочками и нежно-розовой ленточкой на поясе, завязанной тоже в виде крошечной розочки. Из-под трусиков выглядывал маленький завиток лобковых волос. На бедре виднелась длинная кровавая ссадина, ярко выделявшаяся на «гусиной коже», покрытой пупырышками. В голову ему полезли воспоминания об иных столь же молодых телах, о юных женщинах, с которыми он был близок. Мария, Джейн Тейлор, Мона Керр, Джамиля и какая-то красотка, с которой он случайно познакомился на вечеринке в Далстоне; имя этой женщины давным-давно выветрилось из его памяти, но ее смех и очаровательный, прямо-таки идеальной формы пухленький животик и до сих пор время от времени ему снились. Какое это все же пронзительное чувство, когда в первый раз раздеваешь женщину…
