В волнении он встал и, помолчав некоторое время, с новым воодушевлением продолжал:
— Смотрите, не творите милостыни вашей перед людьми, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Да будет милостыня твоя в тайне и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе… И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц молиться, чтобы люди видели их. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь, помолись Отцу твоему. И, молясь, не говорите лишнего, как законники, которые думают, что в многословии своем услышаны будут: знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него. Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя на земле, как и на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо Твое есть царство и сила, и слава во веки… Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, которые делают угрюмое лицо, чтобы показать людям постящимися. А ты, когда постишься, умой лицо твое и умасти голову, чтобы явиться постящимся не перед людьми, но перед Отцом твоим. Не собирайте сокровищ себе на земле, но собирайте себе сокровища на небе, в Бога богатейте, ибо где сокровища ваши, там будет и сердце ваше. Никто не может служить двум господам, Богу и Маммоне
[12]. Не заботьтесь, что вам есть и что пить и во что одеться. Взгляните на птиц небесных… — широким жестом указал он на всякую мелкоту, которая щебетала вокруг. — Они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и Отец их небесный питает их. И что заботитесь об одежде? Посмотрите на эти цветы полевые… — опять указал он вокруг. — Не трудятся, не прядут они, но и Соломон во всей славе своей не одевался так, как они. Вообще не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем. Довольно для каждого дня своей заботы. Вы же ищите прежде всего царствия Божия и правды его, а остальное все приложится вам… И не судите, да не судимы будете. Что смотришь ты на сучок в глазу брата твоего, а бревна в своем глазу не чувствуешь? Вообще во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними: в этом весь закон и пророки. Входите в жизнь тесными вратами, потому что широкие врата ведут в погибель, и многие идут ими, но тесны врата и узок путь, ведущий в жизнь. Берегитесь лжеучителей, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их: собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы? Дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. И вот, чтобы кончить: всякого, кто слушает слова мои эти и исполняет их, я уподоблю человеку благоразумному, который построил дом свой на камне. И пошел дождь, и разлились реки, и подули бурные ветры, но дом не упал. А всякий, кто слушает слова мои эти и не исполняет их, подобен человеку безрассудному, который построил дом свой на песке. И пошел дождь, и разлились реки, и разыгралась буря, и дом тот упал, ибо построен он был на песке…
Сияя всем существом своим, он замолчал. В небе снова радостно раскатился весенний гром… И растроганные люди жались к нему своими душами…
Многое из слов этих было знакомо для еврейского уха. Многое из этого было сказано и в псалмах, и на пожелтевших страницах Исаии, и в «Тайнах Еноховых», и в Шэмонээзрэ, и в «Завещании двенадцати патриархов», об этом говорили и Иешуа-бен-Сирах, и Антигон Сокко, и Гиллель, и Гамалиил… Милость, милосердие, жалость, добрые дела, миролюбие, мягкость восхвалялись даже законниками в синагогах. Нового было тут только это представление о Боге: законники представляли Его творцом мира, ревнивым и мстительным владыкой, строгим законодателем, чем-то вроде всевышнего книжника; тут люди впервые услышали, что Он — любвеобильный Отец всей жизни; нового было то, что тут были опрокинуты последние перегородки, разделяющие людей, и новое было тут этот непобедимый голос пылающего сердца, для которого все это были не красивые слова только, но самая суть жизни. И это чувствовала не только Мириам магдалинская, которая, не смея дышать, затаилась сзади него, не только те, которые открыто, не стыдясь, плакали, но даже ребятишки, окружившие его тесным кольцом и молча, снизу вверх смотревшие на него своими блестящими, черными глазенками…
Иешуа ласкал детей и говорил с их матерями, когда к нему подошло трое волосатых, суровых и обожженных людей в грубых одеждах, босиком.
— Мы ученики Иоханановы… — сказал один из них. — Мы проповедуем и крестим на Иордане…
— Иоханан… — дрогнул голосом Иешуа. — Какого человека погубили!..
Со дня смерти Иоханана он говорил о нем со все большим и большим уважением, хотя в душе его нарастали сомнения. Он заговорил с суровыми учениками сурового проповедника, но к нему подошел Симон.
— Рабби, — проговорил он, — время бы всем подкрепиться, а у нас всего пять хлебов да немножко жареной рыбы… Одним нам есть на глазах у всех словно бы неловко… Что прикажешь делать?
На глазах у толпы все последователи Иешуа как-то невольно подчеркивали свое уважение к нему и полную покорность. Это поднимало любимого рабби в глазах толпы, это укрепляло его молодую славу, но, с другой стороны, от этого вырастало и их собственное значение…
— Раз нет, значит, нет… — отвечал Иешуа. — Скажи, чтобы все возлегли и разделили всем поровну, что есть…
И он снова отвернулся к крестителям.
Симон и Андрей пригласили всех возлечь — народу было побольше сотни — и, преломляя хлеб помельче, стали обносить всех своим скудным угощением. И в толпе, размягченной словами молодого проповедника, повеяло чутким пониманием положения.
— Нет, спасибо, мне не надо, Симон… У меня вот еще остался кусочек ячменной лепешки… — сказал один. — Ты мою долю лучше вот этой женщине с ребятами отдай…
— А я совсем сыт… — говорил другой. — Недавно закусывал…
— Симон, Андрей, возьмите-ка вот в общую складчину от меня смоквы сушеные!.. — кричала через лежащих какая-то женщина с очень смуглым лицом и ослепительно белыми зубами. — Хорошие такие смоквы!..
И один достал из-за пазухи орехов для ребят, другой дал хлеб, третий фиников… И все ели, и все были веселы, и все как будто насытились — если не хлебом и не рыбой, то чем-то другим… У Матфея даже слезы на глазах выступили.
— Воистину, чудеса с человеком делает рабби!.. — покачал он своей ушастой головой. — Смотришь и глазам своим не веришь…
Из толпы отделились и подошли к Иешуа Иона и Иегудиил в своих грубых, изорванных плащах и не очень опрятных чалмах.
— Шелом, рабби!.. — приветствовал его Иона. — Отойдем немножко к сторонке: нам бы слово сказать тебе надо…
— Я сейчас… — сказал Иешуа крестителям и, отойдя несколько шагов в сторону, — Мириам заметила, что он старался не мять ногами цветов — обратился к повстанцам: — Ну, в чем дело? Я рад, что вы не имеете на меня сердца…
