– Хорошо. Вечером будет картофельный суп, как обычно.
– Я вернусь намного раньше. Мне только надо забрать подарок для Эвана, он лежит в ящике стола на работе.
– Костюм для маскировки, как он просил?
– Да. И мне еще кое-что надо уладить, причем чем быстрее, тем лучше.
Она погладила его пальцем по лбу и переносице.
– Какие-то проблемы?
– И да, и нет. Мне уже давно следовало их уладить.
– Ну тогда… – ее палец, такой знакомый, добрался до его губ, – поступай, как считаешь нужным. Я буду ждать тебя.
Дуфф привстал, опершись на локоть, и посмотрел на нее:
– Мередит?
– Что?
– Я люблю тебя.
– Я знаю, Дуфф. Ты только позабыл об этом ненадолго.
Дуфф улыбнулся, еще раз поцеловал мокрые от пресной воды губы и поднялся. Он решил окунуться напоследок и направился к воде, но остановился:
– А кстати…
– Что?
– Эван не сказал, кто победил в той драке?
– А комиссар не сказал, зачем вообще их везти в клуб? – спросил водитель.
Тюремный служащий пытался отыскать в связке ключ от следующей камеры.
– Прямых доказательств нет, а подозрений недостаточно, чтобы держать их в заключении.
– Подозрений? Что за хрень, да весь город знает, что дурь забрали Рыцари севера. И того полицейского с сыном тоже убили они – это всем известно. Но я спросил, не почему их выпускают, к подобному я уже давно привык, – мне интересно, почему мы просто не возьмем и не выпустим их? Я обычно перевожу заключенных из одной тюрьмы в другую, а сейчас, выходит, я еще и таксистом заделался, чтобы они быстрее до дома добрались!
– Нет, тут уж я не знаю, – тюремщик отпер дверь. – Здорово, Шон. Давай отрывай задницу и на выход! Жена с дочкой тебя давно заждались.
– Хайль Макбет! – послышалось из камеры.
Тюремщик покачал головой и повернулся к водителю:
– Подгони автобус к воротам, а мы их выведем прямо туда. Мы отправим с тобой двух вооруженных ребят.
– А это еще зачем? Байкеров же вроде как освободили?
– Комиссар просил довезти их без лишнего шума.
– А можно я тогда на ноги тоже цепь накину?
– Это будет не по инструкции, но делай, как считаешь нужным. Эй, давай пошевеливайся! У нас мало времени!
– Думаешь, все опять станет так же, как при Кеннете?
– Хе-хе, пока судить об этом рано, но говорят, Макбет уже подает надежды.
– Тут уже столько полицейских поубивали – вот в этом-то и проблема. Если такое сразу не пресечь, то вскоре по уши увязнешь.
– Может, и так. Кайт сказал сегодня по радио, что Макбет – это катастрррофа. – Тюремщик так делано картавил на слове «катастрофа», что водитель рассмеялся. А потом увидел татуировку на лбу у бывшего заключенного и вздрогнул.
– Скотовозка готова, – пробормотал водитель, а тюремщик подтолкнул байкера вперед.
Дуфф зашел в кабинет, положил сверток с подарком во внутренний карман куртки и заспешил вниз. На третьем этаже, у криминалистов, ему сказали, что Кетнес в гараже, в проявочной. Дуфф вошел в лифт и спустился в гараж. Ключ у него был. В те времена, когда Кетнес снимала квартиру на пару с подругой, Дуфф убедил завхоза, что ему, начальнику Отдела по борьбе с наркотиками, нужно иметь доступ в гараж, где криминалисты проводили баллистические экспертизы, ставили химические опыты, проявляли снимки с места преступления и временно хранили более крупные доказательства, например автомобили. По окончании рабочего дня никто из криминалистов не жаждал мерзнуть в промозглом подвале, поэтому все они поднимались к себе на третий. Целый год Дуфф и Кетнес встречались после работы в подвале и еще – раз в неделю, во время обеда, – в «Гранд-отеле», в номере 323, который в отеле называли «Миттбаум». Потом Кетнес купила квартиру, но Дуфф, как ни странно, скучал по их тайным подвальным свиданиям.
Открыв дверь и вдохнув холодный сырой воздух, Дуфф подумал, что, наверное, был сильно влюблен. Посреди подвала стоял насквозь изрешеченный «вольво», прежде принадлежавший Банко. Машину накрыли куском брезента – видимо, потому, что дверь со стороны пассажирского сиденья была оторвана и криминалисты хотели спасти сохранившиеся улики от крыс, которые верховодили здесь по ночам. Дуфф остановился возле двери в проявочную и глубоко вздохнул. Решение принято. Осталось только воплотить его в жизнь. Нужно действовать. Он повернул ручку, вошел внутрь, в темноту, закрыл за собой дверь и замер, дожидаясь, когда его глаза привыкнут к темноте, и вдыхая запах проявителя и закрепителя.
– Дуфф? – послышалось из темноты. Тот же дружелюбный осторожный голос, который окликнул его сегодня на совещании. Тот же дружелюбный осторожный голос, который столько раз будил его по утрам в ее квартире. Дружелюбный осторожный голос, которого он больше не услышит. Не в такой ситуации. Не там.
– Кетнес, мы больше не можем…
– Рой, – перебила она его, – не выйдешь на минутку?
Глаза Дуффа привыкли к темноте как раз вовремя, и он увидел, как полицейский фотограф исчез за дверью.
– Ты вот это видел? – Кетнес повернула красную лампу, и свет упал на три подвешенных для просушки мокрых снимка, с которых капала вода.
На одном был автомобиль Банко. На втором – обезглавленное тело Банко, лежащее на асфальте возле машины. Третий представлял собой крупный план: срез шеи. Кетнес показала на последнюю фотографию:
– Мы полагаем, что голову отрезали широким лезвием, такое должно быть у сабли, которую, по твоим словам, возит с собой Свенон.
– Ясно, – Дуфф разглядывал снимок.
– На костях позвоночника мы обнаружили следы крови, но это не кровь Банко. Интересно, правда?
– Как это?
– Вероятнее всего, Свенон или кто-то другой, тот, кто убил Банко, нечасто вытирает саблю. Поэтому, когда лезвие рассекло кость вот здесь, – она показала пальцем на одну точку, – на кости остались частицы засохшей крови. Если у нас получится установить группу крови, то, возможно, это поможет при расследовании других убийств.
Желудок у Дуффа сжался, и он схватился за стол.
– Тебе нехорошо? – участливо поинтересовалась Кетнес.
Дуфф несколько раз глубоко вдохнул.
– Да. Нет. Нам надо поговорить.
– О чем? – По ее голосу он понял, что она обо всем догадалась. Она все поняла сразу, как только он ввалился сюда, в проявочную, а о снимках заговорила просто от страха.
– Мы не можем больше встречаться, – сказал он, – все это надо прекратить.
Он вглядывался в ее лицо, но здесь было чересчур темно.
– Вот оно, значит, как? – Голос ее звучал сдавленно, словно она едва сдерживала слезы. – Значит, мы выстречались? Только и всего?
