– Детские гробы! – воскликнула Леди. – Как их много… – И ее голос потонул в беззвучных рыданиях.
Макбет притянул ее к себе, подальше от игровых автоматов.
– Мы не в «Инвернессе», любимая. Это «Обелиск». Я просто хотел показать тебе, любимая, что мы сделали ради тебя. Смотри – все закрыто, они даже отключили электричество. Это наша победа, дорогая, перед нами враг, и он повержен.
– Это ужасно, отвратительно! И этот запах – чувствуешь? Пахнет мертвечиной, это из гардероба!
– Любимая, это с кухни. Полиция выгнала отсюда всех, чтобы владельцы не подсуетились и не уничтожили доказательства. Некоторые посетители даже доесть не успели. Видишь – на тарелках мясо.
Макбет посветил фонариком на столы, и луч выхватил из темноты белые скатерти, оплывшие свечи и недоеденную еду. Заметив вдруг желтые блестящие глаза, настороженно наблюдающие за ними, Макбет вздрогнул, а Леди вскрикнула. Макбет сунул руку во внутренний карман, но тощий зверь метнулся в сторону и скрылся в темноте. Макбет посмотрел на серебряный кинжал в своей собственной руке.
– Не бойся, любимая, – сказал он, – это обычная собака. Видно, забрела сюда на запах. – Успокойся, она уже убежала.
– Уведи меня отсюда! Пожалуйста! Уведи!
– Хорошо, хорошо, мы уже все тут посмотрели, возвращаемся в «Инвернесс».
– Уведи меня!
– Куда? Куда тебе хочется?
– Прочь отсюда!
– Но… – Он осекся. Больше идти им было некуда. И так было всегда, хотя понял он это лишь сейчас. У всех остальных имелись семьи, дом, родственники, дачи, друзья. У них же с Леди никого, кроме них самих и «Инвернесса», не было. Но ему всегда казалось, что этого достаточно. Эта мысль пришла ему в голову лишь сейчас, когда они бросили этому миру вызов и когда он, Макбет, был готов вот-вот потерять ее. Леди должна вернуться, должна очнуться, он должен вытащить ее из поглотившей ее тьмы – именно за этим Макбет и привел ее сюда. Однако, судя по всему, даже радость победы не вернула ее в этот мир. А ведь именно сейчас он так в ней нуждался, в ее здравомыслии, в ее твердой воле, – но место Леди заняла эта женщина, которая тихо плакала и не понимала, что происходит вокруг.
– Мы нашли Дуффа, – сказал он, подталкивая ее к выходу. – Сейтон вылетел в Капитоль, а в два часа «Гламис» причалит к берегу.
Снаружи уже наступил день, но окна в «Обелиске» были зашторены, так что внутри оставался вечный сумрак и вечный праздник. Прямо перед ними луч от фонарика наткнулся вдруг на игровой стол, преграждавший путь к выходу. Стук их шагов тонул в мягком ковре, и Макбету показалось, будто из-за спины доносится тихое рычанье и чавканье. Черт, где же он? Где выход?
Ленокс стоял в высокой зеленой траве. Машину он оставил на шоссе и дошел сюда пешком, надев предусмотрительно захваченные солнечные очки.
Вот поэтому-то он никогда не сможет жить в Файфе – здесь слишком много солнца. Солнце уже начало жечь бледно-розовую кожу, и Ленокс почувствовал себя вампиром, который того и гляди сгорит.
Но ведь он не вампир. Или?.. Некоторые вещи видишь, только когда подойдешь к ним вплотную. Как вот эта белая беседка перед ним. Издалека незаметно, но вблизи становилось ясно, что белые стены усеяны крошечными темными дырочками.
Глава 29
– Добро пожаловать, – сказал капитан «Гламиса», когда на капитанском мостике появился лоцман. – Сегодня хорошо бы нам причалить вовремя, на берегу нас ждут.
– Это можно, – согласился лоцман, пожимая капитану руку, – если с мотором все будет в порядке.
– А что, есть основания в этом сомневаться?
– Один из ваших машинистов попросился, чтобы мы на боте подбросили его до берега – вроде как стармех попросил его достать какие-то запчасти, причем срочно.
– Вон оно как! – сказал капитан. – Мне об этом не сообщили.
– Да наверняка ничего серьезного.
– И как зовут машиниста?
– Что-то вроде Хатч или как-то так. Да вон они, – лоцман показал на бот, быстро двигавшийся в сторону берега.
Капитан схватил бинокль и вгляделся в стоящую на кормовой палубе фигуру в белой футболке и полосатой бейсболке.
– Что-то не так? – спросил лоцман.
– Без моего приказа судно никто не покинет, – ответил капитан. – По крайней мере, не сегодня. – Он подошел к интеркому и нажал на кнопку, отвечающую за связь с камбузом: – Кок!
– Да, капитан, – послышалось из камбуза.
– Пусть Юнсон принесет нам две чашки кофе.
– Я сам принесу, капитан.
– Я же сказал – пришли Юнсона.
– Капитан, у него желудок прихватило, поэтому я разрешил ему прилечь.
– Сходи и проверь, что он на койке.
– Слушаюсь.
Капитан отошел от интеркома.
– Три градуса по левому борту! – скомандовал лоцман.
– О черт! – выругался штурман.
Старший инспектор Сейтон предупредил, что надежнее всего будет, если те, кто уже в курсе происходящего – то есть капитан и радист, – сделают вид, будто ничего не знают, чтобы и Дуфф тоже ни о чем не догадывался. Сейтон и двое его лучших ребят собирались дождаться их на причале, а потом подняться на борт и схватить Дуффа. И Сейтон подчеркнул, что на момент ареста экипаж должен держаться от них как можно дальше, чтобы в случае перестрелки никто не пострадал. Впрочем, судя по тону Сейтона, капитан решил, что перестрелки не миновать.
– Капитан! – голос кока. – Юнсон спит, как младенец. Разбудить его?
– Нет! Пускай спит. В каюте он один?
– Да, капитан.
– Отлично! – Капитан взглянул на часы. Через час все уже будет позади, и он с чистой совестью поедет домой, к жене. Отдохнет пару дней… Вот только в пароходство надо завтра заглянуть – те получили от страховщиков какую-то бумажку о том, что за последние десять лет члены экипажа, работавшие на «Гламисе», с подозрительной частотой болели одинаковой болезнью. Что-то там с кровью у них не так…
– Курс верный, – сказал лоцман.
– Будем надеяться, – пробормотал капитан, – будем надеяться.
Десять минут второго. Десять минут назад дверца на настенных часах открылась, оттуда высунулась здоровенная оленья голова и затрубила. Ангус огляделся. Все-таки зря, наверное, он выбрал это место. Сейчас, в дневное время, здесь толкались только безработные и алкоголики, но именно этот бар облюбовали гвардейцы, и если кто-то из полицейских увидит, как он разговаривает с журналистом, то непременно донесет до Макбета. С другой стороны, лучше уж его заметят здесь, где он часто бывает, чем в каком-нибудь подозрительном баре.
Однако Ангусу все это не нравилось. Не нравились часы с оленем. И не нравилось, что журналист опаздывает. Ангус давно уже ушел бы отсюда, но это был его последний шанс.
