– Теперь о вашем рекордном самолете. Меня он не устраивает. Я не против радиального двигателя. Живучесть – это хорошо, такое требование я поддержу. Но – я решительно против участия в гонке. Я не выкину деньги флота на самолет, который не пойдет в серию. Мне не призовой скакун нужен, а солдат. Разведчик. Истребитель сопровождения. Перехватчик с большим радиусом действия. Ясно? Так своим подопечным и передай: будут самолеты для флота – будут и заводы. Все!
Переубедить наркома не удалось.
Пришлось Косыгину передавать Поликарпову дурные вести: идее участия флота в проекте гоночного самолета пришел конец. Они тогда сидели в кабинете генерального втроем: сам «король морской авиации», Чкалов – и Косыгин. Собираться не меньше, чем втроем, – одно из правил, которые свято блюдет Николай Николаевич Поликарпов. Ему нужен свидетель каждой беседы, чтобы никто не мог его оговорить. Что поделаешь, арест, расстрельный приговор и три года в тюрьме весьма способствуют развитию осторожности. Почему третьим стал именно Валерий Павлович? Во-первых, ему интересно. Во-вторых, какой свидетель лучше того, которому верит сам Сталин?
Так Чкалов, до этого невозмутимо подпиравший стену, от рассказа лишь разулыбался.
– Так и надо. Нечего по мелочи работать, так и по туполевской дорожке пойти недолго, гнать рекордные АНТ в одиночных экземплярах и делать гражданские машины из тяжелых бомбардировщиков…
Генеральный морщится.
– Туполеву сейчас тяжело… – говорит он.
Сам побывал врагом народа, знает, о чем говорит. В тридцать восьмом горлопаны со всех трибун клеймили «туполевщину», да и сейчас это слово нет-нет, да проскользнет. Она – «не до конца изжита». Ее – «развели тут, разлагаетесь». К ней – «вы слишком терпимы для коммуниста». Спроси же любого, в чем она, «туполевщина», заключается, молчат и краснеют. Частью от стыда, частью от злости.
– Не будем об этом. Надо о том, что мы можем сделать. Задания наркомата по рекордной машине с нас никто не снимал. И рад бы пополам разорваться, но не могу: сорву сроки и там, и там…
Поликарпов встал. Зачем-то одернул привезенную из поездки в США кожаную летную куртку. Словно желает – на смертельно опасное задание, добровольцем.
– Михаил Николаевич!
Сидеть нога на ногу оказалось невозможно. Косыгин тоже поднялся со стула.
– Слушаю вас.
Вот оно, решение. Сейчас!
– Мне нужно слово Галлера. Если я сделаю самолеты для флота в срок… Корабельный разведчик, тяжелый истребитель, перехватчик… Могу я рассчитывать на зачисление в штаты флота?
Запомнил, значит, Николай Николаевич, год двадцать девятый. Он тогда сидел в тюрьме с расстрельным приговором, а Галлер своих людей вытащил, тех же, кто осмелился бросить моряков в застенок, сунул на их место. Не то чтобы с флота, как некогда с Дона, вовсе выдачи нет. Есть, но при условии, что собственное управление информации подтвердит улики… В общем, Галлер не выдаст – Каганович не съест?
Хороший ход. Правда, хороший. Стоило бы ответить: «да», но Косыгин распоряжаться словом наркома права не имеет.
– Я поговорю с Львом Михайловичем, – сказал он. – Полагаю, в самое ближайшее время он изыщет возможность посетить опытный завод. Было бы хорошо, если бы к тому времени можно было показать хотя бы некоторый задел…
Поликарпов кивает, садится. Снова деловой тон.
– Мысль вот какая. Рядные моторы пойдут на рекордные машины – и на самолеты, которые другие конструкторы будут делать на основе рекордных машин. Мы, как и собирались, возьмем двигатель радиальный. Аэродинамика будет хуже, мощность мотора выше. Посчитаем варианты, продуем в трубе… И посмотрим, на какое применение можно выйти с новым швецовским мотором, его на «Кертиссе» через полгода-год дадут в серию. Сейчас мне нравится это!
Конструктор одним росчерком, словно ответ на замысловатую задачку из книжки Перельмана, изобразил профиль самолета. Толстый бочонок с колесами! Еще росчерк – вид сверху. Тот же бочонок, только вместо шасси видно короткие крылья.
– Перехватчик?
Генеральный молчит. Добавляет штриховку… Корпус цельнометаллический.
– А разведчик?
Еще два быстрых движения – и поверх крыльев ложатся жирные линии.
– Консоли отъемные – фюзеляж общий, – говорит Поликарпов. – В полковых мастерских можно будет сделать так… Шасси тоже поменять недолго.
Карандаш шуршит по бумаге – крылья растут в длину. Вместо колес самолет обзаводится поплавками.
– Вот вам и корабельный самолет.
– Зубастый, – заметил Чкалов. – Пушки, и даст узлов под триста. Это, скорей, гидроистребитель, как у японцев и итальянцев.
Косыгин ткнул пальцем в чертеж.
– Одноместный, а корабельному разведчику нужен штурман. И с таким фонарем – какой обзор, какая разведка?
Поликарпов улыбается – и рисует. Фюзеляж остается тот же, но на чертеже совсем другой самолет! Высокий обтекаемый фонарь явно закрывает большую, на двоих, кабину. Крылья размахнулись еще шире.
– Хороший обзор, штурман-стрелок ведет огонь при откинутом обтекателе. Это – тяжелый истребитель. Теперь, при той же кабине, прибавляем поплавки… Вот вам, Михаил Николаевич, и разведчик. Цельнометаллический, взлет с катапульты выдержит. Получите!
Улыбается с гордостью. Унификация – основа серийного производства, мать дешевизны. «Король морских самолетов» – он не потому король, что его машины берут призы, а потому, что их строят многими сотнями!
Даже на стадии проекта модели разойдутся. Не получится единого фюзеляжа, но множество узлов останутся общими. Это – большая серия, дешевое производство. Настолько дешевое, что нет толка возиться с деревянно-перкалевым разведчиком.
Самолет цельнометаллический, делается для воздушного боя, для перегрузок. Старт с катапульты точно переживет. Что до съемных консолей, их так и так делать. Это – непременное условие хранения самолета в палубном ангаре.
Воспоминания: 1939 год, Москва, Химки
Четыре месяца спустя газеты мира вышли с аршинными заголовками: кубок Шнейдера взял советский летчик на советском самолете! Фотографии остроносой машины конструкции Ильюшина обошли весь мир. Рядом с гидропланом красовался летчик, выигравший гонку. Чкалов, разумеется. Дорвался до нового рекорда! Вспышки фотоаппаратов, стрекотание киносъемки, бумажный дождь под колесами авто… Слава.
Дома – перемены. Народного комиссариата оборонной промышленности больше нет, разделили. Товарищ Каганович не справился с объемом задач… да и никто бы, наверное, не справился. Теперь есть отдельные наркоматы вооружения и боеприпасов. Есть наркомат судостроения, которым руководит недавний директор Балтийского завода, инженер-контр-адмирал. Михаилу Моисеевичу оставили авиационную промышленность – как же, под его руководством достигнуты впечатляющие успехи! Вновь весь мир восторгается советскими летчиками!
