Женя на лыжах стояла уверенно. Шла прямо за Азаматом, тащившим найденную волокушу с барахлом и свернутыми меховыми полостями. На безрыбье рыба – даже лягушка. А ПК легко уйдет в ближайшем селе, оглянуться не успеешь, с руками оторвут. Только переть самому тяжело.
Еду людоедов, даже найденные скользкие банки с клеймами, брать не решились. Патроны к СКС и просто двенашку отыскали. Никакого другого огнестрельного не нашлось. Но Азамат был доволен. Можно повоевать, если что. Лишь бы никто у них на плечах не висел. Но в это не верилось.
Ночь уходила на запад. Бежала, невидимо прогоняемая ослепшим солнцем. Может, и не ослепшим, только вот вниз оно смотреть не спешило. Снег скрипел под полозьями. Серая мгла давила, чуть светясь молочно-призрачными отсветами Луны. Азамат спешил, бежал, как мог. Уколова иногда отставала, упиралась в край волокуши и пыталась тянуть. Пуля останавливался, ругался по-сапожному и заставлял ее просто бежать чуть впереди. Саблезуб, поджидая, пока милые набранятся, лениво сидел на мохнатой жопе и сопел.
Кот вышел куда нужно. Рощица завиднелась совсем к утру. Огромный сугроб, получившийся из укрытия, пока держался, не таял. Занесенные, отяжелевшие плащ-палатки смерзлись, торчали листами жести.
Азамат остановился, шикнул на Саблезуба. Снег-то кое-где придавлен. Как медведь шлялся. Да вроде нет здесь косолапых… А это что?
– Лошадь?
Азамат помотал головой. Лошадь – не лошадь, снега нанесло.
– Была бы лошадь, стояла бы. Или крови много случилось. Не разберу. А этот говорить не умеет.
Саблезуб зевнул, блеснул клыками. Встопорщил уши, явно понимая – говорят о нем. От лошадятинки кот точно бы не отказался. От куска ляжки, добротного, парного, сладкого, так и просящегося на белоснежные кошачьи зубищи.
– Ай, ну тебя, балбес, – Азамат погладил кота, решившего потереться о лицо друга. – Кровищей же пахнешь. Дай морду, дай, говорю. И не шипи. Вот, так лучше.
Снегом кота не отмоешь, сам отлижется.
– Женя! – завопила выглянувшая Даша. – Женя!!
Как обычно, радуемся спасенным. Спасителям не радуемся. Азамат кивнул мыслям, радуясь, что все нормально. Спустя секунду девчонка уже висела у него на шее.
– Спасибо.
Азамат улыбнулся, глядя в сияющие глаза девчонки. Или, все же, девушки? Переживала, знает старлея неделю – и так переживает. Да и верно. Уколова относилась к ней уже не как к объекту операции, а как к сестре. Младшей, умной, непутевой сестре. Если, конечно, эта умелица ей мозги не промыла.
– Как Костыль?
– Да я отлично, великий охотник белой пустыни. О, никак мне колесницу притащили? Польщен.
Сивый выполз из снегошалаша. Оперся на сук с развилкой. Стоял вроде твердо. Ну да, характер у него есть, хоть и маскирует. Вывих вправить самому себе… это не в обрезанные валенки-чуни гадить.
– Шлялся кто ночью вокруг?
Костыль пожал плечами.
– Вот тут я ползал. Приспичило посикать, не при принцессе же. Пусть она и просто Дарья. А потом спал. Сложно не спать. Принцесса вся такая на боку, большой палец во рту, слюни пускает… м-м-м, что за мысли с утра? Выспался, не иначе.
– Сам ты… – Даша вспыхнула. – Храпел, как вербульд.
– Верблюд, – поправила Уколова. – Но это нормально. Все мужики храпят.
– Это были мучения и связанные с ними плохая подвижность и затекшесть членов. Голову запрокинул, вот и храпел. Обычно я мурчу – вон как тот котозавр.
Котозавр показал зубы и решил вылизать… В общем, решил вылизать. Направив прямо на Костыля. Почему-то тот ему не нравился. Хорошо хоть, не пометил пока ни разу – прямо на брюки или в сапоги. С кота бы сталось, нелюбовь показывал, как умел.
Азамат кивнул. Стоило поесть и двигаться дальше. Стоять на месте, ожидая, пока Костыль сможет идти, глупо. Смертельно глупо.
Выходить к трассе ему не хотелось. Опасно. Но двигаться вдоль нее стоило хотя бы из-за людей. Тащить волокушу втроем не особо приятно. Хорошо, во время эвакуации из «Красавчика» умница старлей на автомате сцапала планшет безвременно помершего Хомяка. Да и выйти на Белебей стоило напрямую, срезав немало километров. Тем более, если верить карте, до того всего ничего оставалось.
Но Северного явно не миновать. Это и плохо. Маршрут Хомяка знал техник. Знал техник, узнает кто-то еще.
Собрались они, когда совсем рассвело. Низкое серое небо, уже чернеющая грязь под тающим снегом. Много-много удовольствия в виде Костыля, умостившегося в волокуше. Азамат и Уколова переглянулись, вздохнули, нацепили кое-как слепленную из всех имеющихся ремней, своих и взятых у снежных, упряжь. И пошли. Прямо вперед. Деваться-то некуда. А чего ждать от Северного… только время и покажет.
Степь, живая и беспощадная, щедрая и благословенная. Степь рождала мириады воинов и кобылиц с жеребцами. Отправляла их на запад, ждала назад и часто оставалась сиротой. Люди, родившиеся не в степи, боялись ее и не уважали. Степь дождалась Войны и взяла свое. От края до края, раньше за пару часов, сейчас – за несколько дней. Пройди через нее с тяжелой ношей или, как тягловый мерин, таща тяжелого больного – и оценишь степь, как встарь.
Земля шкворчала под ногами, жирная и липкая. Ветер сушил ее, вскрывшуюся от снега, чавкающую киселем, сушил, но… Зима на носу, не станет снова твердой. Ждать не стоит, стоит идти дальше.
Волокуша скрипела, но держалась, надежно стянутая сыромятными кожаными ремнями. Костыль берег ногу, придерживал, изредка шипел матюгами сквозь зубы… Когда Уколова не слышала. Или делала вид, что не слышит. Даша, уже почти ставшая самой собой, спотыкалась теленком позади. Кот радовался жизни, совмещая беготню за редкими полевками и патруль. Шли, чавкая сапогами и ботинками, держа шаг и стараясь хотя бы немного ускориться.
Даша оглядывалась. Иногда проводила рукой по затылку, как снимала колючки. Азамат косился в ее сторону и думал о плохом.
О темноте, идущей за девочкой.
О стволах, торчащих из тьмы.
О себе, Уколовой и патронах.
О Даше Пуля не беспокоился, она останется жива.
Костыль? А что Костыль? Таких побродяжников-попутчиков хватает, всех не запомнишь.
А кот… Азамат знал, кот уйдет. После того, как он сам, лично, секанет его ножом. Чтобы друг удрал, воя от нового предательства человека…
Чтобы выжил.
Но пока они просто шли вперед, стараясь добраться до Северного.
Морозило. Неощутимо поначалу и все сильнее – с каждым шагом. Щипало лицо, трещало на глазах жестенеющими тканью и кожей. Уколова, выдыхая облачка пара, оседающие кристалликами изморози на драном клетчатом шарфе, дико смотрела вбок и назад.
Азамат оглянулся. Ругнулся. Поднажал.
Прореха над Кинелем была просто красивой. Голубой воздушный глаз, одинокий и чудесный. Немного жизни посреди серо-монотонной глади умирающего неба.
