– Полагаю, стоит сказать о странностях. Толку нам с художественной ценности этой мазни? И так понятно, что никакой.
Если Войтех и собирался что-то ответить, то не успел, потому что из комнаты в прихожую как раз выглянул приглашенный художник. Увидев Войтеха, он посмотрел на Сашу, а потом снова на него.
– У нас будет консилиум или вы тот, кто подарил девушке это произведение искусства?
– Ну, «подарил» – это громко сказано, – улыбнулся Войтех. – Скажем так, я привлек к ней внимание, а вот подарил ее другой. Меня зовут Войтех, кстати.
Он протянул гостю ладонь для приветственного рукопожатия.
– Марк, – тот пожал ее, чуть задержав взгляд на тонкой перчатке, но спрашивать ничего не стал. Вместо этого снова посмотрел на Сашу, теперь уже не скрывая ухмылки. – Весело тут у вас. Ну, рассказывайте, что вы хотите о ней услышать? Про вкус я уже сказал, – он бросил быстрый взгляд на Войтеха, – менять мнение не стану.
Войтех поднял руки, давая понять, что не имеет претензий. Они втроем вернулись в комнату, где на двух стульях их дожидалась большая черно-белая картина. Скользнув взглядом по столу, где остался стоять Ванин ноутбук, транслирующий видеосъемку мастерской Кати, Саша быстро шагнула к нему и захлопнула крышку. Впрочем, Марк уже наверняка увидел трансляцию, когда находился здесь один, но либо принял за непонятный фильм, либо просто оказался слишком хорошо воспитан, чтобы задавать вопросы.
– Что вы чувствуете, глядя на эту картину? – спросила Саша, стараясь лишний раз не смотреть на переплетение темных линий. Хоть сегодня в них уже никто ничего не видел, воспоминания все равно оставались яркими.
Марк остановился в метре от картины и уставился на нее, чуть наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.
– Я чувствую, что кого-то сильно обманули, сказав, что это произведение искусства.
– А как же «в искусстве нет запретов»? – не удержалась Саша.
Марк искоса посмотрел на нее и улыбнулся.
– Запретов нет у тех, у кого уже есть имя. Либо кому повезло попасть в волну и подняться на этом. Все остальные должны следовать правилам, как минимум на первых порах. Впрочем, – он вздохнул и снова повернулся к картине, – на взгляд некоторых современных художников, я махровый консерватор, который пишет никому не нужные пейзажи и ничего не понимает в настоящем искусстве. Но я, если честно, даже затрудняюсь определить жанр этой картины. Не то абстракция, не то экспрессионизм. Не то просто кто-то краску на холст разлил.
Саша прыснула, но тут же снова изобразила серьезность.
– Дело в том, что меня эта картина… кхм… скажем так, пугает.
– Пугает? – Марк удивленно обернулся к ней, на этот раз полностью, переставив трость, хотя было видно, что ему это тяжело. Саша сделала себе мысленную пометку выяснить у Риты, что случилось с его ногой, и по возможности предложить какую-то помощь.
– И не только меня, – призналась она.
– Кроме Саши, что-то странное в этой картине увидели еще я и один наш друг, – добавил Войтех. – Причем мы видели это, когда картина… скажем так, стояла в другом месте. Все мы испытывали странное, я бы сказал, гипнотическое воздействие картины. А когда она… переехала сюда, это ощущение пропало. Мы не знаем, то ли дело в том, как падает свет, то ли еще в чем-то… Как вы думаете?
Марк долго и внимательно разглядывал Войтеха, как будто пытался что-то прочитать по его лицу, потом так же долго смотрел на Сашу, а затем скользнул взглядом и по квартире. Саша неловко переступила с ноги на ногу, понимая, как все это выглядит для постороннего человека. Наверняка он понял, что они не живут здесь, видел трансляцию из мастерской другого художника и сопоставил все это с их странными вопросами. Однако, к ее удивлению, ничего спрашивать он не стал. Снова повернулся к картине, почти целую минуту, не отрываясь, смотрел на нее, затем обошел вокруг, как будто хотел увидеть что-то сзади. Наконец Марк снова остановился перед ней.
– Нет, ну говорят, что если очень долго смотреть на Джоконду, то можно в обморок упасть, – наконец медленно, задумчиво произнес он. – Я уже молчу про «Крик» Мунка, но здесь я даже не знаю… Едва ли дело в падающем свете. Бывают такие картины, глядя на которые под разными углами и при разном освещении, видишь различные вещи, но там все дело в технике написания и игре цветных линий. Здесь же ничего такого нет. – Он вдруг обернулся к стоящим чуть позади Саше и Войтеху и спросил: – Вы когда-нибудь слышали про картину «Женщина дождя» Светланы Телец?
Оба отрицательно покачали головами.
– А «Руки сопротивляются ему» Билла Стоунхема?
И про эту они тоже не слышали. Так себе из них знатоки живописи.
– Знаете, если бы мы разбирались в таких вещах, мы бы вас не позвали, – хмыкнул Войтех, скрещивая руки на груди. Потом он вспомнил то, что говорил утром Нев, и предположил: – Или эти картины тоже были написаны с помощью дьявола?
Марк удивленно вздернул брови.
– Почему тоже?
Войтех махнул рукой.
– Да это друг наш рассказывал про библию, написанную якобы с помощью дьявола. И вроде как в ней есть его автопортрет. Вот я и вспомнил.
Саша явственно увидела, как в голове Марка рождаются вопросы, один интереснее другого, но он снова промолчал. Золото, а не человек. Хотя она уже могла себе представить, что он скажет Рите по поводу ее чокнутых подружек.
– В общем, первая картина написана украинской художницей в девяностые годы, – сказал он. – Мрачноватенький такой портрет, я видел, ничего особенного. Говорят только, что все покупатели возвращают картину обратно Светлане, утверждая, будто бы им начинают сниться кошмары. Зато вторая интереснее, – Марк загадочно ухмыльнулся, а затем кивнул на ноутбук, лежащий на столе. – Можно?
Саша открыла его, торопливо свернув окно с видеосъемкой, и отошла в сторону, сделав приглашающий жест. Марк подошел к столу, но садиться не стал, защелкал клавишами свободной рукой.
– Вот, любуйтесь.
Саша наклонилась над ноутбуком, но тут же отпрянула обратно.
– Ох, жесть!
На выведенной на экран картинке был изображен мальчик лет шести с девочкой чуть помладше. Лица у обоих походили на гипсовые маски, вылепленные рукой душевнобольного скульптора. Но не это пугало больше всего: дети стояли у стеклянной двери, к которой с другой стороны прижимались десятки раскрытых ладоней. Картина ничего, кроме отвращения и животного ужаса, не вызывала.
– Те, кто вешал эту картину у себя, говорили, что рано или поздно начинают видеть, как руки за стеклом шевелятся, – пояснил Марк, явно довольный произведенным эффектом.
Войтех, тоже подошедший взглянуть, нахмурился и торопливо отвернулся. Конечно, картина не произвела на него такого впечатления, как черно-белая мазня в мастерской Кати, но крошечные ладони на стекле действительно выглядели пугающе.
