— Ну, от всего не убережешься…
Она испуганно захлопала длинными черными ресницами, густыми и пушистыми. Тушь, конечно, французская, от лучшего производителя. Следователь многозначительно улыбнулся:
— Я смотрю: эти огромные шкафы на тонких ножках стоят. Ножки давно меняли? Ненадежные они на вид.
— Мебель тут вся старая. Боюсь, что и правда… — повела взглядом вниз.
— Вот видите. Неосторожно заденете — свалится, костей не соберешь.
— Да?
— В прошлом году шкаф куда меньшего размера упал на учительницу Великоторжицкой школы и убил насмерть. Потом распорядились во всех школах шкафы к стенам прикрутить. Я был в комиссии по проверке техники безопасности.
— Да, вы правы. Я скажу мужу… А лучше — Валентину. Пусть подумают. Не все же мне одной…
— А вам не приходило в голову, что кто-то охотится не на прислугу, а на вас?
— Что?! На меня?.. — черноглазое кокетство сменилось настоящим испугом.
— Не обязательно. Ваш супруг занимается бизнесом, конечно, имеет врагов.
— Для чего же тогда убивать Алинку?
— Испугать. Предупредить. Уничтожить нежелательного свидетеля.
— Вы хотите сказать, что у нас киллер по комнатам бродит, как у себя дома? Кто-то из охранников с ним в сговоре? — Ольга Владимировна вдруг раскраснелась. — Тогда здесь и сейчас опасно находиться?
Кинчев удовлетворенно встал:
— Я ничего не хочу сказать. У меня для этого нет никаких оснований. Но думать надо и над такой версией. Чтобы вскоре здесь не появились новые трупы. С охранником я поговорю внизу. И потом еще раз осмотрю дом.
И ушел. Попрощался лишь небрежным кивком.
Плюгавый очкарик, противный, как ежик.
Оставил роскошную женщину в кресле наедине с ее страхами. Взволнованную, сбитую с толку, оробевшую. Окутанную туманной кисеей неуверенности.
Колючий мужик.
Отвратительный.
Косвенные свидетели
А Кинчев тем временем уже спустился на первый этаж дома Ярыжских и заглянул в так называемый домашний кинотеатр, где его помощник, студент-практикант Миша Шерман, старательно записывал показания сидевших тут же ремонтников. Трое рабочих обескураженно молчали, ожидая конца писательских трудов помощника следователя и момента, когда они, расписавшись, смогут вернуться к работе. Их одежда — старые джинсы, потрепанные спортивные шаровары, растянутые свитера и байковая клетчатая рубашка на одном — вносила диссонанс в причудливо-современный интерьер роскошного зала. Все трое одинаково держали руки на коленях. Один, здоровенный лысый мужчина, производил впечатление бригадира и сидел посередине дивана. Справа от него примостился пожилой седой усач с худым лицом и редкими серыми волосами, слева — чернявый молодой человек.
— Виктор Андреевич, заканчиваю последний протокол, — старательный Миша попытался встать, но Кинчев не настаивал на соблюдении субординации:
— Сиди, пиши. Ну, как тебе?
Наивно-ясноглазый студент Шерман только восхищенно покрутил головой. Шел второй день его первой практики — и сразу убийство. Да еще в таком доме! Он даже мгновенно похудел от всепоглощающего чувства ответственности.
Два уютных кожаных дивана стояли боком к экрану огромного телевизора. Между ними — два глубоких кресла, таких же светлокожих, перед которыми разместился низкий стол, занятый сейчас бумагами практиканта. Вся эта мебель располагалась буквой «П», между ножками которой гордо раскинулся суперсовременный, но в данный момент мертвый экран. Виктор присел на диван напротив ремонтников и равнодушно обратился к свидетелям:
— Что вы тут интересного рассказали?
— Да вот… — развел руками самый молодой, черноволосый, с явно неславянской наружностью. — Мы как раз работали. И никуда из спальни той не выходили. Пока Надежда Карповна не позвала. Сюда. Тут мы и про вот это… про девушку узнали… что ее… убили, короче.
— С утра работаете?
— Да, — молодой был явно наиболее речистым из бригады.
— Во сколько начали работу?
— С восьми, как обычно.
— А материалы откуда носите?
— Они лежат там же, под стеной. Короче, приготовлены уже.
— И в коридоре, — добавил старший, не по возрасту — по должности, плотный лысый человек, который сидел между товарищами. Все трое поглядывали то вверх, на высокий зеркальный потолок, то вниз — на толстый оранжево-желтый ковер. Высокие металлические подставки, выстроившиеся параллельно стенам, как колонны, венчались наверху белыми плафонами и напоминали торшеры-переростки.
— И что же, даже в туалет никто не выходил?
— А чего туда выходить? — опять перехватил инициативу молодой чернявый. — Тут при каждой спальне — свой туалет. И ванная.
— И не курил никто?
— Да некурящие мы, — с гордостью заявил старший. — Тимур вот недавно тоже бросил, жена беременная, зачем ее-то травить? Ну, и ребенка будущего тоже…
Черноглазый Тимур подтвердил:
— Бросил. Три месяца уже не курю. Да и хозяйка тут настрого приказала, чтоб в помещении дымом не воняло.
Кинчев вспомнил про табачный запах в хозяйской спальне:
— А сама она не курит?
— Курит, — ответил старший.
— Дак ей можно, на то она и хозяйка… Да и запаха дыма тут почти не наблюдается. Так, редко когда…
— Из прихожей сюда запах походит?
— Да вот, вроде как через окно, с улицы. Она на балконе любит курить. На свежем воздухе, короче.
— Значит, вы никуда не выходили и подозрительного ничего не видели, не слышали?
— Работали мы…
Немолодой узколицый мужчина, до сих пор молчавший, вдруг признался:
— Видели, как девушку уносили… Короче, труп ее.
— Ну — и?
— Так на ней один только тапок был!
Кинчев поднял вверх указательный палец:
— Вот это и есть настоящая наблюдательность! Миша, не забудь в протоколе отразить! Вас как зовут, товарищ?
— Это… Батрак, Павел Петрович.
— Спасибо, Павел Петрович. Вот такие внимательные люди, как вы, всегда помогают следствию.
Молодой черноглазый рабочий тоже не захотел оставаться в стороне и выпалил:
— Утром маленький грузовичок приезжал. Из магазина…
— И что?
— Ну, приехал и уехал…
— Когда примерно?
— Ну, часов в десять-одиннадцать…
— Обедать будете? — вошла в кинозал угрюмая Надя Щукина. — Темнеет уже, а с утра никто и не ел.
