— Себе я сейчас раскладушку принесу. Посижу еще на кухне, покурю. Надо бы мозгами пораскинуть.
— Ты бы поменьше курил-то. С пятого класса дымишь. Пожелтел весь.
— Слушаюсь, товарищ командир! Вот раскручу это дело — и брошу. Ей-богу! Честное пионерское!
— Не мешай думать, Барсук! Не нравится мне их охранник Гапченко… Крутит, нервничает, боится… Очень боится…
Витя сел за кухонный стол и начал на не очень чистом примятом листке ватмана чертить план дома Ярыжских. Бывшего дома господ Барвиненко, бывшей агрошколы, бывшего музея… Творение славного архитектора, теперь итальянские баронессы едут на него посмотреть. И подивиться. И в самом деле — есть на что.
Он сначала чертил по линейке, дорисовывал от руки, подписывал. Долго пыхтел сигареткой у распахнутой форточки. Потом рассматривал творение своих рук и ерошил негустые короткие волосы. План, конечно, вышел непрофессиональным, архитекторы так не чертят, но для его нужд вполне сгодится. Даже очень.
Скользило по темно-ореховой полировке стола злополучное блюдечко. Чуть слышно, неприятно поскрипывало. Дрожало, направляемое со всех сторон беззащитными пальцами. Сильнее всех вздрагивали самые длинные и тонкие — с некрасивыми бугорками суставов.
Похожая на стареющую худую грузинку Магнолия Федоровна, медиум этого сеанса, низким загробным голосом провозгласила:
— А теперь скажи нам, кто ты, о дитя тьмы.
Все напряглись и задышали глубже.
Вера некстати вспомнила, как смеялся над ее увлечением старший брат, Иван. Он весело сердился, ходил по комнате, размахивал руками, а она с дивана следила за ним глазами.
— И кто вас только не разубеждал! Ты бы, Верушка, хоть журналы почитала…
— Я читала… — начала было она, но Иван не дал договорить:
— Что читала? «Спиритический журнал»? Или газету «Вестник медиумов»?
— Зря ты так…
— Да еще тридцать лет назад при Петербургском университете целая комиссия работала. Во главе — сам Менделеев! Они полностью доказали, что это вы сами двигаете вашу тарелочку.
— Сами?! Ну, во-первых, не тарелочку, а блюдце, а во-вторых, ты хоть раз пробовал?
— И не стану. Есть вполне удовлетворительное научное объяснение. И четкий вывод: спиритизм есть суеверие. Су-е-ве-ри-е.
Вера легким движением сбросила домашние туфельки. Забралась на диван с ногами. Слабо возразила:
— Но оно двигается само. Понимаешь — само.
— Глупости! Это бессознательные движения. Ваши же.
— У всех? У всех участников сеанса?
Он фыркнул:
— Суммируется дрожание пальцев. Или это просто групповой гипноз. Медиумом может быть не всякий, правда? Возможно, человек, обладающий гипнозом. А вы и рады: духи! С того света! Разговаривают с нами!
Ах, как Ваня ошибался. Сейчас она явственно ощущала присутствие… Присутствие зла. Батюшка говорил: бесы. Очень может быть.
Женщина-медиум еще раз пророкотала замогильным голосом:
— Кто ты, пришедший с того света? Назови свое имя!
Она была очень бледной. С темными полукругами под глазами. Немолодая и некрасивая.
Блюдце подпрыгнуло. Замерло.
— Д! — дружно выдохнули сразу три голоса.
Вера почти физически ощущала холодные прикосновения мрака. Спиной, шеей, затылком.
Тьма поработила ее и теперь ни за что не отпустит.
Пальцы дрожали, блюдце шевелилось, как живое, двигалось…
— Е!
И Григорий тоже шутил: «Спиритизм сейчас в моде. Еще бы! Безо всякого телефона, без проводов можно с Наполеоном пообщаться! Живой он на вас и внимания не обратил бы. А тут обязан отвечать на самые глупые вопросы». И он тоже ошибался. Ах, как ошибался!
Склонились в полутьме головы, нависло надо всеми то самое, страшное, неотвратимое.
— М!
Зачем? Зачем нам знать его имя? Кто он? Пришелец из неведомого мрака, из мглы преисподней? Он не скажет правды, он обязательно обманет. И потащит за собою.
Блюдце остановилось. Стрелка указала на черный кружочек с белой дырочкой посредине. Это глаз нечистого или окно в самый ад?
— О! — радостно прошептали все, кроме нее.
Нет, нет, только не это!
Она хотела убрать пальцы, но они словно приклеились к страшному блюдцу и отрывались от него лишь на миллиметрик.
Нет. Они не выпустят. Никогда. Уж если ты попал в когти темных сил…
Блюдце снова замерло.
Вера дико закричала и упала навзничь вместе со стулом еще до того, как медиум и спириты успели произнести «Н».
В некоторых (очень и очень узких) кругах сантехника Семеныча знали как поэта Эдуарда Путяева, скрывавшегося под давно раскрытым псевдонимом Эдик Семенов. По паспорту он и был Эдуард Семенович Путяев.
