— Их обманули! Вы!
— А ты откуда знаешь? Был там? Сам видел?
— Конечно, был. Только что из Трудового.
— Видел, как тот негодяй Леську в Турцию вез? Своими глазами?
— Люди рассказывали.
— В мировой практике, между прочим, это называется: твое слово против моего слова. Мое, хе-хе, подкреплено выводами соответствующих органов. Правоохранительных.
— Будто их нельзя купить.
— Боря, мне стыдно за тебя! Ты же от жизни отстал. Подкупы, рэкет, поджог киосков — это все давно в прошлом. Теперь все нормальные люди уважают законы. В Европу идем, зачем нам криминал?
— А я почем знаю?
— Вот, с этого и начнем. Ты ничего не знаешь. А я тебе объяснил. Популярно. Ну, так как? По рукам — и ты снова у меня на работе?
Сбитый с толку Тур совсем растерялся.
— Не знаю…
— Молодец. Правильно. Сначала подумай хорошенько. Обдумай все «за» и «против»… Сейчас я тебя отпущу. Если будешь вести себя тихо-смирно. Понял? Все предложения в силе. Хорошо?
— Что хорошо?
— Ну, ты, похоже, в тюрьме еще тупее стал. Деньги я тебе отдаю. В наличии сейчас столько нет, договоримся на послезавтра. Ну, чего ты так смотришь? Деньги отдам все до копейки. Даже еще и с процентами. Лично в руки. Наличными, чтоб ты в руках подержал, чтоб сам пересчитал, хе-хе… И на работу беру. Легально. Охранником. Пока. А там посмотрим, может, и повышу. Понял?
— Не очень…
— Так попозже дойдет. Будешь ночевать у меня.
— Мне есть где ночевать.
— В гостинице?
— Нет. У меня здесь дружок. Со школы еще.
— Ну-ну. Куда доставить деньги?
— Я сам прийду.
— Вот и договорились. Придешь послезавтра утром. Не очень рано. К десяти, например. Тогда и к работе приступишь.
Тур, не зная, как правильно реагировать в такой ситуации, молча кивнул, и Кирилл Иванович лично начал раскручивать провод, которым привязали Бориса к стулу исполнительные охранники.
Боря, наконец, понял, что со Свинаренкой и вправду надо разбираться не спеша, и лучше всего — с Витюхой. Поэтому он решил схитрить и, вставая и расправляя плечи, значительно заявил:
— Я смотрю, «зеленые» что-то из моды выходят. Мне бы в евро, по курсу. И это… чеком. То есть лучше… на счет положить.
Кирилл одобрительно засмеялся и подмигнул:
— Я в тебе не ошибся. Неглупый ты пацан! Сработаемся.
…Когда Борис в новой, только что подаренной Свинаренко-Ярыжским куртке, вышел за ворота, проведенный сверхзаинтересованными взглядами двух охранников, он чувствовал себя круглым дураком. И ужасно хотел скорее, как можно скорее увидеться с Витюхой.
Синюю полумглу уже сменил ночной мрак. Огни города ярко выделялись впереди.
Тюха — голова. Он распутает что угодно, мозгов хватит, даром, что детдомовский. Непризнанный Шерлок Холмс из райцентра. О нем еще услышат, дайте только срок.
Эти отрадные мысли прервал резкий гудок автомобиля, который обогнал пешего Тура на узкой дороге, забросав его мелкой снежной пылью из-под колес. Синий «Москвич» куда-то спешил из хвойного оазиса, в котором окопался хитрый Свинаренко. Только задние габаритные огни краснели, быстро уменьшаясь, и в конце концов повернули направо — к объездной трассе.
Борис мог поклясться, что за рулем сидело то говорящее фальцетом худенькое чудо в перьях. И опять в очках. Темных, как ночь.
Рубцы на сердце
Вера бесцельно бродит по дому, иногда переставляет с места на места маленькие статуэтки, водит указательным пальцем по шкафу или перилам.
Медленная, тянущая тоска давит на ее сердце изнутри. Каждая мелочь напоминает о чем-то. Чаще всего неприятном, которое лучше было бы забыть.
Вот на камине — аляповато раскрашенная морская звезда. Зачем она? Почему на камине?
Но сердце уже сжимают воспоминания. Гриша шепчется с Маней. Она только что нашла подарок от него — эту самую, нелепую звезду. И они улыбаются вдвоем. А Вера — в соседней комнате. Она слышит несколько фраз. И запоминает. И на днях, словно невзначай, заводит с мужем разговор об этом:
— У вас были тайны? Только для вас двоих?
— Откуда ты знаешь? — он раздосадовано отрывается от газеты. Но смотрит заинтересованно.
— Я слышала, однажды, случайно, как ты сказал ей: пусть это будет нашей тайной, чтобы знали только ты и я.
Он глядит прямо в лицо, но не в глаза, а мимо, куда-то на переносицу:
— Вот пусть это и останется нашей с ней тайной.
Она холодеет.
— Но Мани уже нет…
— А тайна — есть. И останется.
И снова между ними — газета. И тишина, и призрак Мани…
Вера хочет отвлечься и выходит в зал. На портретах — Мария. Здесь все напоминает о ней. И о его любви к ней.
И вечно будет напоминать… Вечно… Даже то, что с ней, казалось бы, совсем никак не связано.
Вера смотрит на дверь библиотеки и снова словно слышит недавно прозвучавшие голоса, свой и Григория:
— Ты оторвешься когда-нибудь от этих книг? Я начинаю их уже ненавидеть!
— Верушка, — отвечает он недовольно, — неужели можно ревновать к книгам?
И она мысленно добавляет: а к умершей сестре? Но переводит разговор на другое:
— Зачем тебе эта дурацкая должность в земстве? Ты же архитектор, а не чиновник.
Он долго молчит, смотрит в сторону, на книжные шкафы, на винтовую лесенку, ведущую в башню.
— Я сам об этом все время думаю. Надо же чем-нибудь заниматься. Архитектура — дело творческое, оно требует вдохновения… А я чувствую, что… У меня его нет. Сейчас. Может быть, это просто кризис, и скоро все будет, как прежде… Не знаю. Ничего не знаю. Пока.
Вера медленно бредет назад, с застывшим лицом и тоскливыми собачьими глазами.
Неужели смерть Маняши убила его талант? Без нее — нет вдохновения…
А она, Вера, — что она для него? Где то счастье, что должно было наполнить их дом? Умершая сестра остается и сейчас невидимой, но непреодолимой преградой. Как долго он будет жить памятью о ней?
В открытое окно залетает крошечная бабочка. Белесая, похожая на моль. И вспоминается разговор горничной с кухаркой.
— Страшное дело — моль. Как заведется, вовремя не уследишь — все, не выведешь.
— Да, это уж точно. Хоть одна заведется, потом хлопот не оберешься.
