— Привет, Маринка, что поделывала в царских палатах?
Повела плечом, кивнула головой:
— Ночевала. У мамы. Она одна боится.
— Что-то новое слышала?
— Про что?
— Культурные новости.
— А-а-а… «Океан Эльзы» на гастроли приезжает… Только не к нам, в область, короче, как всегда. Наташа Королева со своим Тарзаном снова…
Сидя на водительском месте, Кинчев повернулся, свесил ноги на снег и достал сигареты.
— Я не о том.
— Про Колю Гапченко вы больше меня знаете. Я пришла поздно.
— Не возражаешь?
Марина слегка тряхнула головой, и следователь закурил. Потом продолжил:
— А идти в дом, где недавно двоих убили, ты не боялась?
— Ну! Вы прям, как моя матушка! Меня ребята провели. Большой толпой, прямо к воротам.
— А в доме? Не боишься?
— Я ничего такого не видела. Ни бандюков, ни киллеров. Все тихо… И вообще, дальше кухни не пускают. Даже пыль пока вытирать нельзя, — Щукиной-младшей явно льстило внимание Кинчева, разговаривая с ним, она кому-то подражала, и поэтому казалась неестественной.
— А про Алину Зацепу что-то, пхе-пхе, знаешь?
Она испуганно округлила глаза:
— Откуда? Я в шоке! И все наши в шоке!
— Кто это — ваши?
— Ну, соседи там, одноклассники мои. Короче, все.
— А что ты про Алину можешь рассказать? Что она была за человек?
— Не знаю… Я с ней не гуляла. У нее своя компания, у меня — своя.
— И кто в ее компании?
— Все взрослые. Я их не знаю. Мы с ними не общаемся.
— А ты б хотела?
— Зачем? У них — водка и пиво, у нас — кола и чипсы. Разные интересы.
— И с Колей Гапченко ты не дружила?
— Очень нужно! Он меня малявкой называл.
— А с Алиной он дружил?
— Кто ж их знает? Видела их вместе как-то на улице. И в кафешке сидели, но там вообще-то большая компания была. Не знаю, кто — с кем.
— А как Дмитрий Дука к Алине относился? Пхе-пхе…
— Тоже неплохо. Видела и их вместе, а что? Вы думаете, Димка их… того… короче, из ревности?
Кинчев улыбнулся:
— Я ничего не думаю. Это ты сказала, а не я. Подчеркиваю: ты. Ну, бывай! Умница!
А Борис из глубины мягкого сиденья жадно смотрел на Маринку Щукину. Она чем-то неуловимо напоминала Лесю: высокая, статная, белолицая и чернобровая. Из-под маленькой шапочки чуть не до пояса свисали густые пряди волнистых русых волос. Коричневая меховая курточка неназойливо подчеркивала тонкую талию, короткая юбчонка не скрывала длинных стройных ног, обутых в сапожки с высокими голенищами. Кинчев также провел ее взглядом:
— Красивая девка, пхе-пхе. Даже одежда не портит впечатления.
— Она что, плохо одета? — удивился Тур.
— Если молодая девушка одевается по моде десятилетней давности, это диагноз. Состоянию кошелька ее матери.
— Она — не модная? — Борис спросил об этом, вспомнив, что Леся всегда носила нечто подобное.
— Ты настоящий мужик, Борька. Никакого внимания к нюансам. — Кинчев достал новую сигарету, прикурил от коротенького остатка предыдущей и медленно повел машину через гостеприимно распахнутые ворота — к таинственному старому дому. — Объясняю популярно, пхе-пхе: сапоги со шнуровкой сзади носили еще при президенте Кравчуке. Сейчас снова в моде нечто подобное, но носок — не такой, и каблук — не тот. Такие коротенькие кацавейки из искусственного меха производились только в Советском Союзе. Приехали. Подожди, не выходи, дай докурить. Во время перестройки весь этот товар припрятали, а теперь спускают за бесценок бывшие продавщицы. Они даже на базарах не хотят платить за место и мостятся с подобными шмотками где-нибудь рядом, под деревьями… Шапочка, шарф и перчатки — явно самодельные. Скорее всего из распущенной старой кофты.
Большая ворона, неприятно громко хлопая крыльями, села на верхушку стройной ели. Оттуда упала изрядная горсть снега. Кинчев фыркнул. Тур оглянулся на ворота и недовольно ответил:
— Это же плюс, что сама умеет вязать. Рукодельница.
— Не думаю. Вязала скорее всего ее мамочка. Или бабуля. По эскизам из «Верены». Ну, пошли. — Он с сожалением выбросил на снег еще не докуренную сигарету.
В особняк они вошли вместе.
В прихожей их уже ждала госпожа Ольга, нарядная и надушенная, бежевое платье на талии перетянуто затейливо сплетенным кожаным поясом:
— Добрый день, господин следователь. У нас замечательная новость! Просто чудо — как по заказу, специально для вас! — энергично говорила все это, а смотрела только на Бориса.
— Что вы говорите? Еще кого-то…
Ярыжская всплеснула руками, будто случайно подчеркивая красоту своих красных браслетов и ожерелья, соблазнительно колыхавшегося над грудью:
— Что вы, что вы! Не пугайте! Новость приятная.
— Ну-ну, рассказывайте, — Кинчев снял пальто и повесил во встроенный в стену шкаф. Вел себя непринужденно и по-хозяйски, будто в собственной квартире.
— Муж возвратился. Ночью. Я ему позвонила. Обо всем доложила, — она сделала паузу и спросила у Тура: — А вы что ж не раздеваетесь? Сюда, пожалуйста. Так вот, оказывается, он, после наших предшествующих приключений, установил видеокамеру. Она снимала все, что происходило на лестнице. И Гапченко тоже.
— Что же вы вчера молчали?
— Поверьте, я и самая ничего не знала. Он мне ничего не сказал. Следил и за мной тоже. Наверное, ревнует, — Ярыжская еще раз кокетливо повела глазами. Вся ее ладная фигура, обольстительный гибкий стан и красивая пышная грудь бесстыдно-выразительно тянулись к Борису.
Кинчев улыбнулся, а Тур смутился. И растерялся еще больше, когда увидел, как сверху спускается ее благоверный. Кирилл. Свинаренко. Никак не мог привыкнуть, что он — Ярыжский.
Но и у того глаза забегали, едва увидел следователя и Борю вдвоем. Тем не менее поздоровался спокойно-вежливо и подтвердил рассказ жены о видеокамере, которую установил накануне над лестницей.
— Оленьке не успел рассказать. Чего ее лишний раз пугать-то? За красивой женой глаз да глаз нужен, — прибавил с приличным юмором.
— Видите, Виктор Андреевич, — Ярыжская снова страстно скосила глаза не на того, к кому обращалась, — я под постоянным надзором.
Но Кирилл Иванович вроде бы пребывал в прекрасном расположении духа:
— Жена Цезаря должна быть… Как там наш Буруковский говорил? Жена Цезаря без надзора не должна оставаться, вот! Нигде и никогда! Древние римляне своих жен ценили… Еще как!
Но Кинчев был настроен серьезно:
