— Мобильник также не забудьте.
Буруковский попробовал поторговаться:
— Только один звонок!
— Нет! — отрезал Виктор. — Я знаю — кому.
— Тогда моей мачехе. Я обещал позвонить ей сегодня утром. Женщина пожилая, нездоровая, ей волноваться не…
— Неужели вы еще не поняли, с кем имеете дело? Один ложный шаг — и еще кто-то заплатит за него жизнью. Похоже, на очереди — очаровательная баронесса. Вам ее не жаль?
На кладбище иллюзий
Сержант Власенко, стремглав влетевши в прихожую, самым непочтительным образом столкнулся с баронессой Леськой.
— Ах, извините, — выдохнула она.
— Прощения просить должен он, уважаемая синьора, — заметил Кинчев, надежно придерживая одетого в полушубок дизайнера за локоть. — Куда ты, Колька, несешься, на людей не глядя? Привык, чтобы от милиции во все стороны шарахались? Отвыкай!
— Я с… согласно вашего приказа… — начал было оправдываться Власенко, но Кинчев тут же прервал его, подталкивая вперед Буруковского:
— Задержанного — в СИЗО. Без разговоров. Наручники не надевать. Посадить в отдельную камеру. Устрой его поуютнее. И чтоб без глупостей там. Ты за него головой отвечаешь, понял?
— Так точно.
— Приношу извинения за моего коллегу, баронесса, — Виктор галантно поклонился Лесе. — Вежливости я его потом научу. Когда будет время.
Та натянуто улыбнулась.
Она, как всегда, несла на себе отблеск другой, утонченной жизни в совершенно недоступном простому смертному нарядном мире. Длинные шелковые волосы, небрежно выпущенные из-под украшенного брошью беретика, коротенький, но весьма дорогой меховой жакет, изысканные короткие брючки, стильные сапожки на высоченных каблуках — все неопровержимо свидетельствовало: эта куколка случайно появилась здесь и вскоре вернется в свой благополучный, безопасный, сытый, спокойный мир.
Власенко между тем приступил к выполнению своих обязанностей, он неуклюже взял дизайнера за руку:
— Ну, давай… те. К машине. Вперед!
— Валентин! — ужаснулась Леся. — Вас-то — за что?
Буруковский ответил ей с непоколебимым достоинством тучного человека:
— Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье…
Удивленный сержант поначалу только рот открыл, но быстро нашелся:
— Ага, у нас все правые, все невиновные и потом говорят, что над ними… это, глумились. Прокурор разберется. Ну, пошли что ли, Робин Гуд квартирный!
Пораженная Леся сочувственно смотрела, как за ними закрылась тяжелая дубовая дверь, украшенная тонкой резьбой.
— Далеко вы собрались? — вежливо поинтересовался Кинчев.
Она смутилась, очаровательно опустила глаза:
— Борис здесь, рядом… Охраняет…
— Не советовал бы идти к нему вот так неожиданно, без предупреждения. Подготовить надо человека. Хотите, сначала я с ним поговорю…
— Извините, нет. — Баронесса украинского происхождения гордо подняла украшенную беретом головку. — Нет. Это касается только нас. Извините.
И направилась к выходу. Нежная, стройная и решительная.
Кинчев потер висок. Пробурчал под нос:
— Вот этого я не учел… Любовь может все карты спутать…
А красавица Леся, когда-то Гонта, теперь Монтаньоль, уже вышивала ровный узор крохотных следочков по дорожке, которую чистил от снега сутулый, похожий на доброго слоника дворник в серебристой сиреневой куртке, явно взятой от костюма лыжника, и абсолютно не подходящей к его суконным брюкам. Он уже проехался по территории на своей снегоуборочной машине и теперь подчищал остатки снега на пересечении дорожек.
Но она не обращала на него ни малейшего внимания — впереди щурился и не мог поверить своим глазам Боря Тур.
— Леся? Это… это… это ты?
— Борис!
Она побежала, он медленно двинулся навстречу.
Сначала крепко схватились за руки. Некоторое время не отрываясь смотрели друг другу в глаза.
Обнялись. Ее головка доверчиво прильнула к его могучему плечу.
Когда дело неминуемо дошло до поцелуя, из дверей выглянул Кинчев и, заметив, что украшенный брошью беретик соскользнул с шелковистых волос и упал на очищенные от снега бетонные плиты дорожки, вздохнул:
— Скоро начнется… Может, оно и к лучшему.
Потом окинул охотничьим взглядом все окружающее пространство: солнце, снег на ветвях елей, небольшую стайку ворон вдали — кивнул головой и исчез в недрах особняка, который даже и в такой радостный день казался тревожно-пасмурным.
Небо оставалось безоблачно-голубым, а вот на счастье молодой пары, встретившейся после стольких мытарств, уже надвигалась грозная туча. Оба спешили рассказать о самом главном и поначалу почти не слушали друг друга:
— Леся, я тебя искал… Писал… И как только вышел, сразу…
— Подожди, сначала я должна тебе рассказать…
— Я никогда до конца не доверял Кириллу, это такой тип…
— Он здесь ни при чем, послушай…
— Поехал в Трудовое, а там говорят, что ты…
— Понимаешь, все не так просто… Когда барон сделал предложение, то есть посватался, я не могла…
— Про смерть твоей мамы я узнал уже там, на нарах…
— У меня не было другого выхода… В Италию меня переправили нелегально, на яхте, как контрабанду какую-то… Ведь даже документы все отобрали…
— Деньги я наконец-то раздобыл. Много. Теперь у нас все будет по-другому…
— Если выходишь замуж, то с гражданством намного проще…
— Теперь я тебя уже никому не отдам…
— Понимаешь, это такой шанс. Уникальный. Я буду учиться в Италии, а ты пока что…
В нескольких метрах от них подпрыгивала по снегу большая серошеяя ворона, искоса бросала взгляды равнодушными выпуклыми глазищами.
Тур отстранил ее и словно протрезвел:
— Подожди. — Лицо его стало сосредоточенным и настороженным. — Что ты сказала? Я чего-то не понял.
— Я же тебе говорю, что оперному пению надо учиться довольно долго… И тогда…
— Подожди. Я понял. Пока я в каталажке сидел, ты… Ты вышла замуж. За кого?
Ее роскошные глаза заблестели бриллиантами еще не пролитых слез:
— Послушай, я хочу объяснить тебе… Барон Монтаньоль, он любит оперу, просто помешан на ней…
— Не надо. Не надо мне про оперу рассказывать. Значит, я ради тебя… А ты… Ты…
— Борис, я тебя ни о чем не просила! Особенно, чтоб нечестно. Ты все сам! Ты у меня спросил? Да зачем…
