В начале следующего месяца шел таинственный ночной праздник Аррефорий; во время него завершалось жреческое служение двух девочек, аррефор, которые почти год жили на Акрополе. «Они ставят себе на голову то, что даст им нести жрица Афины, причем ни дающая не ведает, что она делает, ни несущие не знают, что они несут, а в городе есть огороженное место недалеко от Афродиты «В Садах», и на этом участке подземный естественный ход; сюда-το и идут девушки. Спустившись в это подземелье, они оставляют то, что принесли, и берут другое, тоже закрытое. И после этого отпускают этих двух девушек...»10.
Как бы то ни было, остается лишь догадываться, что несли вниз в закрытых ящиках (kistai) и что поднимали обратно скрытым от посторонних глаз; имя «аррефора», видимо, означало «носительница росы», где «роса» одновременно служит указанием на оплодотворение и потомство. Раскопки на северном склоне Акрополя11 подтвердили существование в этом месте крутой лестницы — исходно, в позднемикенской крепости, она вела к источнику — затем, к востоку, в скалах — существование маленького святилища Эрота; в общем и целом удалось проследить путь аррефор. Этот ритуал нашел отражение в мифе о дочерях Кекропа12, первого легендарного царя Афинского града полу-человека, полу-змея: Афина передала Аглавре, Герсе и Пандросе ларец, «kiste», запретив открывать его; ночью, в отсутствие богини победило любопытство: Аглавра и Герса увидели в ящике таинственного сына Гефеста — Эрихтония, тут же, однако, увидели они и одну или двух змей, устремившихся наружу; охваченные ужасом, девушки устремились с северного склона Акрополя и разбились насмерть. Там, ниже скалистого обрыва, находилось святилище Аглавры; Пандроса, в имени которой также заключено слово «роса», согласно мифу не стала соучастницей сестер, ее огороженный участок находился перед Эрех-фейоном, где росла священная олива; увлажненное росой, это дерево воплощало непрерывность полисного уклада13. К Пандросе также относилось длившееся почти год служение девочек, которое начиналось с того, что они участвовали в изготовлении пеплоса для Панафиней. В ларцах, kistai, вероятно, были просто собраны остатки после очищения лампады Афины, горевшей в течение целого года, шерсть и масло; миф из простых вещей делает символы неслыханного: Афина шерстью стерла с бедра семя Гефеста и бросила ее на землю, из чего появился на свет Эрихтоний14. Каким образом в девственном окружении возник спрятанный младенец, об этом не должны были знать ни жрица Афины, ни девочки — и все же и ночной путь ведет их прямо к Афродите и Эроту. Змея связана с Афиной, она внушает ужас и одновременно «зачаровывает» — также и в смысле фаллического оплодотворения; о том, что змея есть явление Эрихтония-Эрехфея, говорили и в это верили15.
На Акрополь нельзя было пригонять коз, ведь коза — враг оливы; исключением был один день в году, когда это делалось для принесения «необходимой» жертвы16. Кажется естественным связать это исключение с праздником неслыханного, с Аррефориями. Смерть девушки, о которой рассказывает миф, и принесение в жертву козы соотносятся также и в других случаях. После жертвоприношения оставалась шкура, после принесения в жертву козы (aix) — Эгида (aigis), накидка Афины, бывшая источником панического страха17; по мифу, Афина возвращается именно после того, как Кекропиды открыли kiste и разбились насмерть.
Девятью днями позже, в двенадцатый день месяца Скирофориона, шествием странной процессии праздновался праздник Скир: под балдахином «направлялись с Акрополя к одному месту, называвшемуся Скирон, жрица Афины, жрец Посейдона и (жрец) Гелиоса; балдахин несли Этеобутады»18. Этеобутады был знатный аттический род, который также выставлял жрицу Афины и жреца Эрехфея; их прародитель Бут считался братом Эрехфея19. Место Скирон, посвященный герою огороженный участок, находился за пределами города по дороге в Элев-син; недалеко оттуда было святилище Деметры и Коры, где кроме них почитались также Афина и Посейдон20: очевидно, оно и было целью тех процессий; там Афина и Посейдон пребывали в гостях у элевсин-ских божеств. Жрец Эрехфея и жрица Афины направлялись в этот день не к «своему» храму на Акрополе, а в противоположную сторону, за пределы города; это было не обычной процессией, pompe, а «уводом прочь», ароротре: богиня-покровительница города и древнейший царь, представленные своими жрецами, покидали крепость и город. Их сопровождали сородичи; они несли «Зевсово руно», использовавшееся для очищения виновных в убийстве21. Выход из города в направлении Элевсина предстает в мифе как путь Эрехфея на битву с элевсинцами под предводительством Евмолпа, в которой царь нашел свой загадочный конец. «Скир» в мифе — прорицатель у элевсинцев, который пал в сражении, и его могила дала название этому месту; супруге Эрехфея отводится роль первой жрицы Афины — так об этом рассказывает Еврипид в своей драме «Эрехфей»22. Тем самым миф дает вышеупомянутой ароротре самое радикальное толкование: торжества в середине месяца, завершавшего год, были связаны с воспоминанием о смерти царя.
Для афинских женщин Скиры были особым праздником: это был один из немногих дней в году, когда они оставляли уединенность женской половины и по древнему обычаю могли собириться вместе; у них была собственная организация; вести собрание означало высокую честь. Мужчинам от всего этого было не по себе; Аристофан рисует, как женщины, воспользовались этой возможностью, чтобы подготовить заговор с целью захватить власть в государстве путем учреждения «женского народного собрания»23. Непререкаемый авторитет крепости мало-помалу исчезал, и вместе с ним расшатывался царивший в доме патриархальный порядок.
О прочих очищениях и жертвоприношениях, происходивших в этот день, ничего не говорится. Слово «skiros», по-видимому, означает что-то вроде «белая земля»; в одном случае мы имеем такое указание: Тесей, перед тем, как покинуть Афины, изготовил из «гипса» изображение Афины и унес его с собой24. Другие упоминания указывают на игру в кости и веселье «у Скирона».
Затем через день на опустевшем Акрополе происходило самое основательное за весь год и самое причудливое принесение в жертву быка, «Бычье убийство», Buphonia, которое совершалось в честь Зевса — «Хранителя города», Dii Poliei; «Диполии» уже у Аристофана могло употребляться нарицательно как древний, лишенный всякого смысла пережиток25. Странности начинались с того, что животное само должно было назначать^себя в жертву: какое-то количество волов водили вокруг алтаря, на котором были положены колосья, дар богу; быка, первым начинавшего есть «священное», на месте забивали топором. По легенде это был внезапный гнев благочестивого крестьянина, который, при виде такого осквернения алтаря, совершил первое «бычье убийство». Между тем, удар, принесший смерть, предполагает вину: «убийца быка» бросал топор в сторону и убегал; прочие разделывали жертвенное животное и устраивали трапезу. После происходило гротескное судебное разбирательство в пританее, где искали виновного в смерти вола. Местонахождение «нанесшего удар» было неизвестно, прочие участники сваливали каждый раз вину на другого, водоноси-цы — на тех, кто точили топор и нож, эти — на того, кто подал топор, тот — на мясника, мясник — на нож, который, не будучи способен ничего произнести в свое оправдание, выбрасывался в море. Шкуру вола набивали наподобие чучела, вола выставляли впряженным в плуг: «воскресение» его из мертвых отменяло убийство.
