Культовые указания, исходившие из Дельф, впервые делают различимыми очертания всеобщей морали, возвышающейся над традициями и групповыми интересами. Дельфы настойчиво заявляли и подтверждали, что, хотя убийство требует расплаты, все-таки путем искупления можно избежать катастрофы48. По мифу, сам Аполлон подчиняется этому закону: после убийства киклопов он изгоняется с Олимпа, после убийства Пифона — покидает Дельфы, а затем в поисках очищения доходит до Темпейской долины в Фессалии49. После Эсхила утвердилось представление, что бог сам совершил кровавое очищение Ореста в дельфийском храме50. Поборником чистоты Аполлон выступает уже в последней книге «Илиады», где он выступает с обвинением против Ахилла, который не может забыть убийства Патрокла и продолжает бесчестить мертвое тело Гектора: «Землю, землю немую неистовый муж оскорбляет!» «Ибо душою выносливой Судьбы людей наделили»51. Человек имеет возможность подвести черту под одним и начать другое, сознавая ограниченность отведенного ему времени.
В VI в. на стене дельфийского храма были высечены сентенции, в форме которых выражалась тогда «мудрость»; эти слова приписывались впоследствии «Семи мудрецам»52. Две из этих сентенций особенно ярко выражают дух Аполлона, в котором соединяются «мудрость» и этика: Meden agan, «Ничего слишком», и Gnothi sauton, «Познай самого себя». Это последнее высказывание нужно, как уже давно установлено, понимать не психологически и не экзистенциально-философски в духе Сократа, а антропологически: познай, что ты не бог. Вырисовывается некая «этика человеколюбия», хотя она ближе соседствует с пессимизмом, нежели с какой-то прогрессивной программой.
Аполлон остается «далеким богом»53; человек познает самого себя в дистанцированности от бога. Это опять-таки нашло выражение уже в «Илиаде». В поединке богов встречаются Посейдон и Аполлон, однако Аполлон не принимает вызова:
«Энносщей! не почел бы и сам ты меня здравоумным,
Если б противу тебя ополчался я ради сих смертных,
Бедных созданий, которые, листьям древесным подобно,
То появляются пышные, пищей земною питаясь,
То погибают, лишаясь дыханья,..»54
Так бог, становясь в позу абсолютного превосходства, отворачивается от всех людей вообще — от благочестивых и от безбожных, от Нечистых и от чистых. Но люди, которые мыслят этого бога именно в сознании собственной ничтожности, отваживаются тем самым создать образ высшего, абсолютного; осознание границы говорит о том, что ограниченное — это не все. И вполне человеческое получает из этой дали свет и форму. Было вполне естественным и понятным, хотя и определенным сужением, когда в V в. Аполлона стали воспринимать как бога Солнца55.
2.6. АРТЕМИДА
Артемида1 в греческом культе — это не только одно из наиболее почитаемых божеств, но и одно из самых своеобразных и явно очень древних. Этимология ее имени2 неясна; в настоящее время остается спорным, засвидетельствовано ли оно линейным письмом В3. Обращают на себя внимание тесные связи богини с Малой Азией. Ее имя появляется среди лидийских и ликийских богов, и хотя заимствование из греческого в ликийский вероятно, а в лидийский не исключено, все же образование теофорных имен собственных, носящее негреческий характер, показывает полную ассимиляцию богини у этих народов4. В культе Артемиды в памфилийской Перге5 и тем более в знаменитом культе Артемиды Эфесской6 греческие полисы позаимствовали явно малоазий-ское — как в культовом изображении, так и в организации нищенствующих жрецов или даже жрецов-евнухов в рамках жреческого государства. Ничто не мешало впоследствии отождествлению ее с малоазийской Великой богиней, с Кибелой или с Анахит. Львы в качестве спутников Артемиды, как и Аполлона, также взяты из восточной традиции.
В «Илиаде» Артемида именуется «повелительницей зверей», Potnia theron7. Это явно уже установившаяся к тому времени формула, и в ней по праву видят разгадку сущности богини. Часто встречающийся в архаическом искусстве иконографический мотив, идущий с Востока, — богиня (часто крылатая) между симметрично расположенным дикими зверями — по общему признанию относится к Артемиде. Эта Potnia theron — повелительница всей дикой природы — рыб в воде, птиц в небе, львов и оленей, зайцев и коз. Сама она дикая и грозная, часто ее изображают с головой Горгоны. Она оберегает и защищает звериное потомство, «сосунков-детенышей львицы грозной, всякой твари лесной молодое племя»8, но одновременно она и охотница, с ликованием убивающая свою добычу, вооруженная луком и стрелами. Артемида — всегда и везде богиня охоты и охотников; к глубокой древности восходит такая традиция ее почитания: охотник подвешивал рога и шкуру убитого им зверя на дерево или же на особые столбы, имеющие форму булавы9. Такой обычай несомненно идет еще от эпохи палеолита, как и само представление о некоей повелительнице зверей.
Гомеровский эпос решительно вытесняет эту область, отраженную в титуле «повелительницы зверей» и сохранившуюся в культе; Артемида здесь изображается молодой девушкой. В битве богов Артемида играет жалкую роль: одна дерзкая речь, и уже Гера хватает ее за руки, бьет по щекам ее же собственным колчаном, так что стрелы падают на землю; плача, Артемида уходит со сцены, чтобы утешиться у отца Зевса, а мать Лето в это время подбирает упавшие стрелы10. Таким образом, богине отводится положение девочки-подростка под надзором суровой мачехи, а среди воинов ей явно не место.
Образ, который рисует «Одиссея»11, представляет собой позитивную противоположность: привлекательная девушка Навсикая изображается в сопоставлении с Артемидой:
«Так стрелоносная у ловлей в горах веселясь, Артемида
Многовершинный Тайгет и крутой Эримант обегает,
Смерть нанося кабанам и лесным легконогим оленям;
С нею, прекрасные дочери Зевса эгидодержавца,
Бегают нимфы полей— и любуется ими Латона;
Всех превышает она головой, и легко между ними,
Сколь ни прекрасны они, распознать в ней богиню Олимпа.
Так красотою девичьей подруг затмевала царевна».
Эта картина и определяет в дальнейшем образ Артемиды: богиня, окруженная нимфами, на охоте, в танце и за игрой, на горах и в полях. Отсюда прозвище Артемиды — «шумная», keladeine. В гомеровском гимне говорится:
«Любит она только луки, охоту в горах за зверями,
Звяканье лир, хороводы, далеко звучащие клики,
Рощи, богатые тенью, и город мужей справедливых»12.
Этому описанию соответствует классическое изображение Артемиды: юная фигура, обычно в движении, короткий хитон, девическая прическа, колчан и лук; часто ее сопровождает олень или косуля — это тоже общая черта Артемиды и ее брата Аполлона.
Богиня, окруженная своими нимфами, является в определенном смысле hagne, девой, которой никто не касался и не может коснуться. Здесь обретает черты ощущение «девственной природы» с полями, рощами и горами13, ощущение, едва ли выразимое в те времена по-другому. Артемида — богиня мира, лежащего за пределами городов и деревень, за пределами пашен, «дела человеческих рук». Но за этим стоит и некий ритуал, древнее охотничье табу — охотник тоже должен быть воздержанным, чистым и целомудренным, так он может снискать расположение Артемиды. Самое волнующее воплощение этого артеми-зийского идеала — Ипполит в трагедии Еврипида. Охотник Ипполит приносит Артемиде венок, сплетенный из цветов с нетронутого серпом луга, на который может ступать только «непорочный»; ему это дозволено, ему дано даже внимать в одиночестве голосу богини14. Однако исключительное обращение только к одной Артемиде ставит Ипполита за рамки правил игры, существующих для людей; за это его и карает Афродита.
