Средь бела дна, но не менее таинственно-непонятно Гермес помогает Одиссею на острове Кирки; выйдя навстречу ему в образе юноши, на границе, где заканчивалась власть Кирки, Гермес раскрывает Одиссею замысел волшебницы и указывает противоядие против ее колдовства — растение моли15.
Как быстрого «вестника» посылает Зевс Гермеса к дальнему острову Калипсо. Описание того, как бог, подобно чайке, скользит над волнами: золотая дорожная обувь на ногах — позднее на изображениях она появляется в виде крылатых сандалий, — в руке — волшебный посох, при помощи которого он по своему желанию мог усыплять и пробуждать людей, исполнено художественной выразительности16.
Прибегнув к помощи все тех же средств, Гермес совершил поступок, память о котором сохранилась в его эпическом прозвище «Арго-убийца» — умертвил многоглазого великана Аргуса, сторожившего в аргосском святилище Геры Ио; Гермесу удалось усыпить все глаза Аргуса, а затем убить его ударом камня17. Еще одно нарушение табу, приводящее к учреждению еще одного праздника в честь допущенного исключения из правил.
Самая ужасная граница, которую нарушает Гермес, проходит между живыми и мертвыми. Основное описание в литературе — «вторая Некюйя» «Одиссеи»18: Гермес «вызывает» души убитых женихов из дома Одиссея, у него в руке жезл, и души, с шумом, наподобие летучих мышей, следуют за ним — на луг, поросший асфоделью, к своему вечному пристанищу. Позднее к этому добавилась картина подземной реки с челном Харона; так, на аттических лекифах изображалось, как Гермес приводит души к Харону. Один Гермес знал также и путь назад: в мифе о Деметре именно он выводит девушку из Аида; среди сюжетов вазовой живописи есть и это возвращение19; Гермес и тот юноша, на знаменитом рельефе с изображением Орфея легким касанием руки дающий понять Эвридике, что она должна окончательно вернуться в царство мертвых20.
Итак, Гермес как бог границ и перехода, связанного с нарушением табу, покровитель пастухов, воров, могильщиков и герольдов.
Благочестивый пастух Эвмей во время жертвенной трапезы кладет поодаль одну порцию — для Гермеса и нимф21. В гористой местности Киллена в Аркадии он был рожден нимфой Майей; его главный праздник, во время которого устраивались агоны, проходил в Фенее22. В элейской Киллене Гермеса почитали в образе фаллоса23. Изображалось, как Гермес в лесистых горах у нимф явил соответствующие способности24, в то же время он увидел, как в зависимость от этой силы попадают стада коз и овец, их способность плодиться. Пастухи, в противоположность земледельческой культуре, сами вели «маргинальное» существование в пограничных, поросших лесом местностях, все время занимаясь выяснением отношений с соперниками-соседями. В этих условиях кража скота — само собой разумеющаяся добродетель, конечно, при условии, что совершенное остается нераскрытым. Потому настоящий сын Гермеса — Автолик, дед Одиссея, снискавший среди людей славу своим жульничеством «в воровстве и клятвах»25. У Гермеса можно было открыто просить помощи в краже26; в этом видели не что-то дурное, а неожиданную удачу. Гермес был «подателем благ». Всякая нечаянная находка называлась hermaion.
Любой сложенный из камня знак мог также быть надгробным знаком; возле кучи камней возлияния совершали точно так же, как на могиле. Здесь уже заложены основы почитания «хтонического» Гермеса, которое затем имеет продолжение в мифе о проводнике мертвых, psychopompos. Гермеса призывали во время возлияний мертвым, могилы ставились под его защиту27.
Как посланец богов Гермес держит жезл вестника, kerykeion — собственно говоря, изображение спаривающихся змей, заимствованное из древней восточной традиции28. Тот же знак был знаком земных герольдов, которые все без исключения находились под покровительством Гермеса. Гермес был также основателем рода элевсинских кериков, «вестников» и жрецов. Удача в переговорах, в том числе с врагами и чужеземцами, зависела от Гермеса; ему своим именем обязан переводчик, hermeneus, то же, что это имя продолжило свою жизнь в понятии «герменевтика», полностью согласуется с аллегорическим толкованием, увидевшем в Гермесе непосредственно речь, logos.
Что касается иконографии, еще в V в. Гермес предстает, за исключением мифа о рождении, как вполне взрослый, бородатый бог; бородатыми были также каменные гермы. Описание Гермеса как «юноши», имеющееся в «Илиаде» и «Одиссее», находит соответствие только в изображениях на фризе Парфенона и рельефе Орфея; позднее самым известным шедевром в этом ряду явился Гермес Праксителя в Олимпии29. Такой Гермес — настоящий бог спортивных состязаний, палестр и гимнасиев, не хуже Эрота и Геракла30; при этом фаллический, подчеркнуто гомосексуальный элемент продолжает неизменно присутствовать. Юность, стоящая на пороге возмужания, в каком-то смысле, тоже пограничная область. Все прочие не вполне приемлемые, не вполне удобные черты бога, существующего по обе стороны границ, отодвинулись на задний план. Богом торговли и товара — Меркурием — с туго набитым кошельком в руке, Гермеса сделали только римляне.
2.9. ДЕМЕТРА
Деметра1 — на дорийском и эолийском диалекте «Дамат-ра» (Damater) — есть, как на то указывает ее имя, «Мать»; однако, более точное определение этой «Матери» остается загадочным. Распространенное в Античности толкование Деметры как «Матери-земли»2, к которому не устают возвращаться снова и снова, не является убедительным ни с точки зрения языка, ни содержательно; при всех ее связях с подземным миром Деметра все же никак не просто «земля». Симпатичное толкование ее как «Матери-зерна» также не может считаться лингвистически безупречным3. Как бы то ни было, очевидно, что власть Деметры и ее милость сосредоточены именно вокруг произрастающих злаков, зерна. То, что служит пищей людей, на языке эпических формул называется «мука Деметры»; земледелец во время сева молился «хтони-ческому Зевсу» и Деметре, во время жатвы ей был посвящен праздник сбора урожая—поскольку это она наполнила его амбар4. Деметра пред· стает в венке из колосьев, с колосьями в руке. Когда в «Илиаде» иносказательно описывается процесс обмолота зерна на «священном» току, «когда светловолосая Деметра со скоростью ветра отделяет плод от мякины»5, сама богиня затем становится цвета спелого зерна. На Кипре сбор урожая злаков назывался словом «damatrizein»6. Отсюда несложно было перейти к тому, чтобы использовать Деметру и ее дочь в качестве метонимических обозначений соответственно для зерна и муки7. Если в мифе Плутос, богатство, — сын Деметры, зачатый на трижды вспаханном поле8, то получается, что «богатство» — это запас зерна, а «сокровищница», thesauros — амбар.
Тесно связана с Деметрой, так что часто говорится просто об «обеих богинях» или даже о «Деметрах» во множественном числе9, дочь Деметры — «Дева», Коге, собственное загадочное имя которой — Персефона, также Phersephone, аттический вариант — Pherrephatta. У Гомера Персефона — и отдельно, и вместе со своим мужем Аидом (Аидонеем), олицетворением подземного царства — именуется «достославной» и «грозной», agaue, epaine10. Связь между обоими аспектами — юной дочерью богини злаков и правительницей мертвых — устанавливает миф, в котором во всех подробностях отразилось существовавшее представление о Деметре, хотя его героический эпос и обходит молчанием; наиболее ранняя и обстоятельная версия этого мифа содержится в «гомеровском» гимне, посвященном Деметре; впрочем, о нем, как известном с давних времен, говорится и в «Теогонии» Гесиода, отдельные же черты, сохраненные более поздней традицией, по-видимому, тоже очень ранние11.
