Теодоро усмехнулся и нетерпеливо спросил:
— Но разве за любовь к виски и к побрякушкам стоило подвергать убийственной критике такого известного человека, каким является маршал Тито?
Короткову это замечание не понравилось, он махнул рукой и заговорил рассерженным голосом:
— Если бы только за это? Тито начал реставрировать в своей стране капитализм и отвергать советскую модель построения социализма. Гестаповскими методами он стал громить компартию и исключил из нее более двух третей честных и преданных ей коммунистов. Многие из них вынесли на своих плечах тяжесть борьбы с фашистскими оккупантами, прошли через жернова гитлеровских концлагерей, и вдруг они стали неугодными ему людьми… Сейчас с территории Югославии льется рекой антисоветизм и антикоммунизм. И разве не обидно нам, что это исходит не от какого-то там рядового клерка-антикоммуниста или троцкиста, а из уст крупного государственного деятеля международного масштаба, в прошлом известного коминтерновца, прославленного борца с фашизмом и, главное, лидера «Союза коммунистов»…
Теодоро слушал Короткова с большим интересом, но все же не верил тому, в чем обвиняли в Советском Союзе главу югославского государства.
— Но самое опасное, — продолжил Коротков, — заключается в том, что Тито, расшатывая социалистическую систему в целом, тем самым показывает преступный пример другим странам народной демократии, что они тоже могут вести себя так развязно и независимо от Советского Союза…
— Так это вполне естественное желание и право любого самостоятельного государства, будь оно европейское или азиатское.
Однако Коротков не придал значения реплике Теодоро Кастро, он лишь кисло взглянул на него и продолжал убеждать, что маршал Тито — идеологический перевертыш и только поэтому Сталин на одном из закрытых заседаний в Кремле обронил фразу о том, что стоит ему пошевелить мизинцем и Тито не будет больше на этом свете.
— Мамма мия! — вырвалось у Теодоро.
— А причем тут «мамма мия», если Тито — перебежчик из социалистического лагеря в лагерь империализма? И, как пишут в газетах, предатель, оказавшийся англо-американским шпионом…
— Я не ослышался, вы сказали, он шпион? Доказательства этому есть?
— Но я же сослался на газеты, а не на наши оперативные данные. Недавно была опубликована большая статья югослава Стояновича в «Литературной газете»
[113] Так вот, Стоянович утверждает, что Тито и Ранкович повинны в гибели Героев России Ивана Милутиновича и Саввы Ковачевича. Что с благословения Тито стали возвращаться из США сотни политических эмигрантов, выдающих себя за бывших революционеров. А на самом деле, как пишет Стоянович, они все — усташи и четники…
Лукаво прищурив левый глаз, Теодоро покачал головой и снова вступил в разговор, прерывая Короткова:
— А я в той же «Литературке», когда готовил свою статью для нее, читал совсем другое о Тито. Известные вам Борис Полевой и Георгий Мдивани пели Тито такие дифирамбы, какие даже Ленину и Сталину во сне не снились. Они утверждали в своих статьях
[114] совершенно обратное тому, что вы говорили сейчас о Тито. Полевой, если не изменяет мне память, писал о том, что за Тито всегда шли миллионы сербов, хорватов, словенцев, македонцев, черногорцев и боснийцев. Находясь в Югославии, Борис Полевой якобы воочию удостоверился, что Иосип Тито — героический человек, пользующийся у своего народа непререкаемым авторитетом. Еще круче отзывался о нем Мдивани. Он уверял, что страна срослась вокруг Тито, что он стал сердцем югославского народа. Что Тито не только выдающийся полководец времен войны, но и мудрый государственный деятель, основатель совершенно новой, федеративной народной республики, фундаментом которой является прочная дружба и единство людей разных национальностей, вероисповеданий и профессий. Так скажите мне, кому я должен верить?
Коротков попытался изобразить хладнокровие:
— Мда. Здесь много противоречий и взаимоисключающего. Не будем спорить, кто из авторов «Литературки» прав. Вот ты поедешь в Югославию и попробуй сам разобраться во всем, поговори о Тито с рядовыми людьми и с высокопоставленными. И не только о Тито. Нас интересует политическое лицо его ближайших соратников — Джиласа, Карделя и Ранковича, а также политическая и экономическая обстановка в Югославии. Положение ее компартии. Санкцию на коммерческую поездку в Белград мы даем, но до твоего возвращения в Рим надо обязательно проверить югослава Марьяновича по всем оперативным учетам. Завтра с утра я попрошу это сделать Тринева или Потемкина. Они доложат тебе о результатах проверки. Интересно, а что предлагает Марьянович взамен костариканского кофе?
— Он установит в Коста-Рике цементную фабрику фирмы «Далмация Цемент». Обещал мне показать ее образец в пригороде Белграда.
Коротков изумленно выдохнул:
— Я рад за тебя, Иосиф. Рад, что ты за короткое время сумел уже частично выполнить наше задание по проникновению в Югославию. Теперь твоя задача закрепить коммерческую связь с Марьяновичем и попытаться через него выйти на ближайшее окружение Тито и его соратников. Об этом с тобой будет беседовать сегодня и начальник разведки Сергей Романович Савченко. Через пять-семь минут он будет здесь…
Теодоро хотелось остаться одному после столь долгого и сложного разговора о Югославии и его вожде, но надо было встретиться с начальником советской разведки.
Прибывший на конспиративную квартиру генерал Савченко затронул те же вопросы по Югославии: по изучению окружения президента Тито, обстановке в стране, и как бы вскользь попросил обратить внимание на организацию охраны Тито и его соратников. Это как раз больше всего и насторожило Теодоро: он почувствовал неблагоприятное направление, которое приобретает его «югославская миссия», но промолчал.
Обсуждались также финансовые проблемы по коммерческой линии и по оперативной деятельности, о необходимости принятия на связь агента Рикко, об организации прикрытия агента Касагранды и о подборе новых мест для тайниковых операций.
Зная, что на следующий день Теодоро должен покинуть Советский Союз, Коротков, прощаясь с ним, заметил:
— Хочу дать тебе, Иосиф, один совет: никогда не горячись. Разведчику нужна не горячая голова и холодная душа, а наоборот — холодный рассудок и горячее сердце. Держи это в памяти всегда.
— Хорошо, Александр Михайлович. Я постараюсь.
На другой день, получив данные проверки югославского предпринимателя Марьяновича — компрометирующими материалами на него советские органы госбезопасности не располагали, Теодоро со спокойной душой вылетел к месту своей разведывательной деятельности — в Италию.
* * *
По возвращению в Рим Теодоро Кастро по заданию Центра назначил агенту «Рикко» встречу у портиков римской церкви Санта Мария ин Космедин. Под этими портиками в стену был вмонтирован большой мраморный круг с изображением оскалившейся пасти тритона, которую итальянцы называли «пастью правды». Человек, в правдивости которого сомневались, независимо от того, был он обвиняемым или свидетелем, должен был, сунув руку в «пасть правды», повторить свои показания. Дети и наивные туристы боялись сунуть в эту пасть — чем черт не шутит: вдруг останешься без руки. А вот истинные римляне, те — нет. Они-то знали, что только в давние времена за стеной с изображением тритона стоял палач и отрубал руки тем, в чьей виновности у судей уже не было никакого сомнения… Именно это идеальное место для встреч с агентурой и проведения моментальных передач облюбовал Теодоро и сообщил о нем агенту «Рикко». Оно нравилось разведчику-нелегалу еще и тем, что около этого места всегда было полно туристов и потому легко было затеряться в толпе. А если подойти с агентом к тритону и сунуть руку ему в «пасть», то можно незаметно передать микропленку или какой-нибудь небольшой секретный документ, умещающийся в ладони.
