— Но нет денег! — это голос Оксаны.
— На нет и суда нет, — спокойный, уверенный голос женщины-врача.
Шаги приближаются к входной двери.
— Ладно! — кричит Оксана. — Я найду деньги.
— Так ищите.
— Вот… Последние…
Оксана врет. Это не ее последние деньги. Это мои последние деньги.
— Ладно, — меняет гнев на милость врач. «Скорая» начинает заниматься тем, чем и должна. Насте вкатывают лекарства. Приводят в себя.
— Будем госпитализировать? — спрашивает врач.
— Ни в коем случае! — кричит Оксана.
— Как хотите.
Дверь открылась. Появилась врач. Я всплеснул руками и, искренне улыбнувшись, произнес:
— Ох, какие лица.
Звать ее Эмма, работает она на третьей подстанции. Мы с ней сталкивались, когда сажали Клистера — широко известного в наркоманском мире врача «Скорой». Те наркоманы, кому сильно хотелось обдолбаться, не выходя из берлоги, звонили по «03» и требовали прислать двадцать девятую машину. На вызов и приезжала передвижная наркотическая лавка. И сам лавочник — Клистер. У него всегда был широкий выбор наркотических веществ и сильнодействующих препаратов. С этим джентльменским набором мы его взяли. А потом в шкафчике для его личных вещей на подстанции нашли немерено «дури». Эмма тогда работала с ним в одну смену на другой машине. Мы ее допрашивали в качестве свидетеля. Лицо мое она, похоже, хорошо запомнила. Потому что побледнела и стала такой, будто ее обработали отбеливателем «Ас».
— Эмма, я вас люблю. Я забыл это сказать вам в прошлый раз, — еще шире улыбнулся я.
— Что? Кто вы такие? — начала она валять дурака, пытаясь прорваться из квартиры, но габариты у меня достаточные, чтобы закупорить проход не хуже, чем пробка закупоривает горлышко бутылки от шампанского.
— Не узнали? А я мечтал об этой встрече… Кстати, мои сто баксов не жгут ваш синий халат?
— Что?! — воскликнула она.
— Милиция, Эмма Владимировна. ОБНОН, — Я обернулся и потребовал: — Понятые.
Асеев приволок снизу двух опойного вида мужиков.
— Наркоманы? — спросил алкаш, окидывая взором квартиру.
— Они, — кивнул я.
— И чего не живется? — поцокал языком алкаш. — Пили бы, как все люди…
Дальше начинается изничтожение противника — правда, только моральное. Эмма качает права. Требует отпустить, поскольку вся линия окажется неприкрытой и сердечники с травмированными умрут без ее помощи.
— С такими врачами они быстрее умрут, — заверил я ее. — Чего вкололи девушке?
— Обычное успокаивающее, — Эмма продемонстрировала ампулу.
— Действительно, — пришлось мне согласиться. — А сто баксов за что?
— Какие сто баксов? — искренне возмутилась врач.
— С переписанными нами номерами.
— Глупости.
— Да? Оксана! — крикнул я и взял у девушки диктофон, на который был записан разговор. — А это что?
Квартиру огласил записанный на ленту голос торговавшейся Эммы. Это — нокаут. Женщина плачет. В таком состоянии ее и тащим в местное отделение.
— Вы же готовы были оставить погибать человека, — вздохнул я, когда она сидела напротив меня в отделении.
— А они люди?! — вдруг с яростью восклицает Эмма.
— Вопрос дискуссионный, — кивнул я. — Но не странно, что менты откачивают больного, тогда как врач оставляет его умирать?
— Откачали?! — зло воскликнула она. — Надолго? Она все равно скоро умрет. Они долго не живут.
— Правильно, — кивнул я. — Убить, чтобы не мучилась. Вам надо с собой цианистый калий в комплекте возить.
— И возила бы, — с вызовом бросила Эмма.
Пока идет оформление материалов — близится ночь. Ничего. Не впервой возвращаться, когда на черном небе светит серебряная луна и волки в кустах на нее воют…
Под колесами уплывало шоссе. Я резко обгонял редкие машины. Ночь — простор. Ни пробок, ни автобусов, ничего.
— Черта с два тут дело будет, — сказал Асеев, потягиваясь.
— Да, — согласился я. — Местные или в возбуждении уголовного дела откажут, или прекратят его.
— Что ты им вменишь? Вкололи лекарство из аптечки. Сто долларов взяли ни за что? Мошенничество можно притянуть за уши. Но маловероятно.
— А что с Оксаной и Вороной делать? — спросил я.
— Думаю, давать материалам ход нет смысла. Лучше на крючок посадим. Рок же говорил, что она может знать, где покойный Бацилла брал порченый героин.
— Кстати, не от этого ли героина Ворона чуть не скончалась?
— Это вряд ли, — покачал головой Асеев. — Там симптомы были другие. Тут обычная передоза.
— Надо ковать железо, пока горячо. Давай к Вороне, — предложил я.
— Час ночи.
— Детское время. Ворона, наверное, уже очухалась.
Дверь открыла Оксана. Она посмотрела на нас, как на привидения.
— Чего, спать собралась? — спросил я.
— Ой, — всхлипнула она.
— Не ойкай. Котомку лучше собирай. — Асеев бесцеремонно втолкнул ее в большую комнату и бросил на продавленное кресло. На диване, лицом вверх, лежала Ворона. — За героин.
— Но я же…
— Передала героин Року. Это сбыт. Тюрьма.
— Но?..
— Что, неохота в тюрьму?
— Неохота-а, — заныла она.
— Помочь тебе? Тогда платить надо.
— У меня нет денег.
— Какие деньги, — встряхнул ее за шею Асеев. — Ты и Ворона нам по гроб жизни обязаны. Теперь будете делать, что мы говорим.
— Стучать, что ли?
— Откуда такие слова? Работать на нас…
Я наклонился над Вороной. Ее трясло. Она уже очухалась и смотрела в потолок, не обращая внимания ни на что.
— Это Стрельцов, — сказал я. — Помнишь?
Она скосила на меня глаз и жестяно произнесла:
— Помню.
— Ты где «геру» брала?
— У Бациллы.
— Бацилла откланялся. Нет его больше на этом свете.
— Я знаю.
— Как же ты без Бациллы? Загнешься же без героина.
— Найду, — прошептала уверенно она.
— Вместе искать будем…
* * *
Только начни распускаться, только дай слабину — пойдет-поедет. Пусть лег я в три ночи, но в полседьмого, как только начал звонить будильник, через силу разлепил глаза, напрягся и вскочил с кровати. Потом — гимнастика, полуторапудовые гири, душ. Все как всегда. Нужно быть в форме.
