Кроме всего прочего, своих воинов должны были прислать княгини Александорова и Слуцкая, митрополит Иосиф II Солтан, князья Свирские и Гедроцкие, князь Федор Чарторыский, князь Юрий Дубровицкий, князь Юрий Зенович, князь Федор Жославский. В отношении двух последних князей имеются особые указания. Жославскому предписывается самому прибыть в Минск («абы до Менска ехал»), а пан Зенович с отрядом должен был стоять на южном направлении («абы до Могилева ехал»).
Если взять роспись («полис») войска 1528 г., по самым оптимистическим прогнозам, численность посполитого рушения с указанных округов, которые затрагивал призыв, включая почты князей-магнатов и панов-рады
[130] («листы до панов рад» были также отправлены), могла достигать 14 000 – 16 000 чел. Эту цифру следует считать «мобилизационным максимумом». В реальности численность армии была меньше списочной численности за счет не явившихся по разным причинам, уклонившихся от службы, оставленных в гарнизонах или посланных в другие районы. Итак, с указанных земель можно было собрать до 16 000 воинов.
К 15 июня, т. е. за неделю до окончания срока сборов, князь Василий Полубенский явился со своим почтом в 50 коней
[131] и одним из первых с отрядом в 526 конных (в том числе 94 «рацея» и 100 «ляхов Вольского») и 100–115 пеших выдвинулся в район боевых действий
[132]. Другой «дворянский реистр» датирован также 15 июня, принесен «от пана Яна, маршалка земского з Вилни» (имеется в виду, скорее всего, Ян Николаевич Радзивилл). В нем перечислены 518 «коней»
[133]. Реестр, составленный 18 июля, перечисляет всего чуть более 1200 чел. дворян, явившихся на сборный пункт
[134].
Даже спустя почти месяц после окончания срока сборов посполитое рушение, за исключением небольших контингентов, так и не собралось. Это была достаточно распространенная для XVI в. ситуация, когда на призыв являлась небольшая часть ополчения (так было в 1512–1513 гг., во времена Стародубской войны 1534–1537 гг. и в русско-литовскую войну 1563–1570 гг.). За первую половину XVI в. шляхта ни разу не прибывала к месту сбора в точно установленный срок. Имелись случаи и уклонения от службы, и значительной задержки со сборами, несмотря на принятое решение жестоко карать тех, кто не поспеет к сроку на военную службу
[135].
Подтверждают очень низкую явку на сборы и письма епископа Перемышльского Петра Томицкого и короля Сигизмунда Казимировича, датируемые 18–26 июля
[136]. В них указываются такие негативные качества, как медлительность и лень шляхты. Отметим, что письма написаны спустя месяц после окончания срока сборов. Вообще, при чтении немногочисленных свидетельств о мобилизации в 1514 г., можно найти подтверждения словам С. Герберштейна, писавшего: «Если им (литвинам. — А. Л.) откуда-нибудь грозит война и они должны защищать свое достояние против врага, то они являются на призыв с великой пышностью, более для бахвальства, чем на войну, а по окончании сборов тут же рассеиваются» [в другом месте: «как только дело доходит до выступления (из лагеря), один за другим являются к начальнику, придумывая всевозможные отговорки, откупаясь у начальника деньгами, и остаются дома»]
[137].
Явно раздраженные нотки в посланиях великого князя Литовского и епископа Петра Томицкого, касающихся промедления со сборами, могут служить подтверждением того, что численность посполитого рушения существенно не возросла к концу августа, когда войско выдвинулось к Орше. Армия Сигизмунда начинает движение лишь после того, как к ней присоединились хоругви поляков-добровольцев, «охочие гуфы».
Итак, нет никаких оснований считать, что в поход выступило 14 000 – 16 000 посполитого рушения. Наоборот, при подробном рассмотрении вырисовываются очень низкие показатели сборов.
Помимо боевых частей, в походном войске присутствовало большое количество прислуги — «обозная челядь». Но ее численность нам неизвестна, и подсчитать даже приблизительное количество не представляется возможным.
В войске присутствовали небольшие саперные подразделения под руководством Яна Башты
[138], которым позже удалось соорудить переправу через Днепр — понтонный мост шириной не менее 3 м.
Если учитывать «почты» панов-рады (некоторые отряды знатных вельмож могли насчитывать по нескольку сотен воинов), которые не фигурируют в сохранившихся реестрах 1514 г., то ориентировочные вычисления показывают, что в Борисове к 30 августа могло собраться в самом лучшем случае половина от планируемого количества — не более 7000–8000 литовского ополчения.
Таким образом, верхний предельный размер объединенной армии в 1514 г. мог быть примерно следующим:
Польский и наемный контингенты
— до 6663 чел. наемников (из них 3000 пехоты),
— до 500 чел. в надворной хоругви Войцеха Самполинского,
— до 2000 чел. польских добровольцев Яна Тарновского;
Посполитое рушение
— до 8000 чел. (поветовые хоругви, отряды магнатов и почты панов-рады).
Всего на смотре на борисовских полях могло присутствовать до 16 000 – 17 000 чел.
Самое интересное, что приведенные вычисления подтверждают два источника, не привлекавшие ранее внимание историков. Незадолго до битвы, командором Мемеля было написано письмо для великого магистра о положении на русско-литовском фронте. Оно происходит из собрания бумаг Кенигсбергского (Прусского) тайного архива. В основу своих донесений мемельский командор положил сведения, полученные им от литовского информатора («писал вашему достоинству новые новости: те, что я достоверно не мог узнать, я не хотел от себя писать»): «И король, как сказывают, имеет 12 тысяч чужеземного народа, и должны ещё прибыть 5 тыс., и также было много народов: литовцев, русинов, татар, жемайтов и других народов»
[139]. Обратим внимание на дату письма — 3 сентября 1514 г. Значит, полученные известия относятся к концу августа (новости дошли до адресата за несколько сотен верст), ко времени окончания сборов польско-литовского войска. Под «чужеземными народами», очевидно, подразумевались польские добровольцы и наемное войско. Наконец, по словам Станислава Сарницкого, Сигизмунд Казимирович собрал в поход 2000 «поляков добрых збройных, Литвы 12 000, пехоты 3000», т. е. всего также 17 000 воинов
[140].
