Вильяманрике пробыл вице-королем с 1585 по 1590 год и проявлял то, что полагал королевской волей, при любых обстоятельствах, не делая снисхождения и не считаясь с отдаленностью вице-королевства от метрополии. Это огорчало многих землевладельцев и прочих людей, успевших утвердиться в Новой Испании. Вильяманрике стремился жестко контролировать‹‹272›› рынок серебряной амальгамы
[53], отслеживал торговлю вином и изъявлял желание вмешиваться в дела церкви в целях соблюдения интересов короны. Он попытался остановить падение численности местного населения и своими действиями настроил против себя как церковь, так и землевладельцев, поскольку и церковники, и помещики зависели от индейцев, трудившихся на их землях. Кроме того, он ревностнее своих предшественников добивался переселения индейцев из разрозненных деревень в города.
Вице-короля повергло в недоумение желание одного из судей верховного суда в Новой Галисии жениться на гражданке Гвадалахары. Пускай дама была креолкой, этот брачный союз был недопустим для местного судьи, однако коренное население столь бурно поддержало судейское стремление, что вице-королю пришлось собрать некое подобие армии, дабы настоять на своем и добиться соблюдения закона, в его понимании освященного авторитетом испанского монарха. Но корона сочла его действия чрезмерными, Вильяманрике освободили от должности и некоторое время продержали в заключении‹‹273››.
Ему на смену в 1590 году прибыл Луис де Веласко-младший, сын второго вице-короля Новой Испании. Этот де Веласко женился на Марии, племяннице первого вице-короля Антонио де Мендосе и дочери прославленного конкистадора Мартина де Ирсио, одного из немногих уроженцев Логроньо (Северная Испания) среди покорителей Нового Света; сам Мартин прибыл в Новую Испанию в отряде врага Кортеса, Панфило де Нарваэса. Младший де Веласко получил от Вильяманрике весьма подробные наставления относительно жизни в Новой Испании, где он провел столько юных лет при отце.
Этот Луис де Веласко стал последним вице-королем Новой Испании в шестнадцатом столетии. (Позднее он снова занимал этот пост с 1607 по 1611 год.) Также он являлся вице-королем Лимы в 1596–1604 годах, и эти восемь лет совершенно его измучили и заставили тосковать по Кастилии. Единственный среди вице-королей Новой Испании он занимал эту должность дважды (не считая епископа Ортеги, который оказывался у власти на мимолетный срок в 1696 и в 1701 годах). Де Веласко-младший впоследствии возглавлял совет по делам Индий (1611–1617); к слову, тоже единичный случай, когда бывший вице-король вставал во главе совета. Веласко, судя по всему, оказался отменным вице-королем, ибо оставался на посту беспрецедентно долгие семнадцать лет. Однако спустя некоторое время вице-королям запретили привозить в Новый Свет членов семьи, в том числе жен и сыновей. Таким образом корона пыталась застраховаться от возникновения новой аристократии.
Все эти высокопоставленные чиновники привозили с родины толпы родственников, фаворитов и друзей, чье положение европейцев обеспечивало им преимущество перед креолами, родившимися в Новом Свете. К 1600 году разрыв между этими двумя классами испанского общества начал превращаться в непреодолимую пропасть. Другая пропасть пролегла между светскими чиновниками и духовенством. Клир успел изрядно разбогатеть и, по-видимому, контролировал приблизительно половину территории Новой Испании.
Любой рассказ о жизни Новой Испании в конце шестнадцатого столетия не обойдется без упоминания о большом числе индейских мастеровых, портных, художников и ювелиров, обученных своему ремеслу завоевателями. Изготовление седел и кожаных изделий, включая перчатки, а также шерстяной ткани, обуви и шляп было поставлено на широкую ногу. Немалое количество туземных мастеров зарабатывало себе на проживание благодаря этим новым навыкам. В сельской местности крестьяне научились пахать на волах и выращивать зерновые культуры, прежде невиданные в Америках, например пшеницу.
Тем не менее к моменту смерти короля Филиппа в 1598 году индейцы Новой Испании, похоже, в значительной степени утратили веру в будущее, подобно тому как конкистадоры лишились большей части былого воодушевления ко времени отречения от престола отца нынешнего монарха (1555–1556). Многие индейцы изучали испанский язык, но лишь отдельные отказывались говорить на науатле. В результате креолы испытывали подозрение к индейской культуре, которая воспринималась ими в целом как крестьянский фольклор. Колледж Педро де Ганте в Теночтитлане ненамного пережил своего выдающегося основателя. Францисканская школа в Тлателолко тоже оказалась в упадке к 1580 году‹‹274››. Отчасти это объяснялось тем, что субсидии, выделявшиеся первыми вице-королями, прекратили поступать. Конечно, имелись некоторые архитектурные достижения, скажем, собор Мешико и Оспиталь Реаль
[54] при храме, доминиканский и августинские монастыри, но все они фактически являлись плодами усилий первого поколения колонистов. В семнадцатом столетии Новая Испания изобиловала образованными людьми, но большинство среди них составляли креолы и испанцы, а вовсе не метисы или индейцы. Иезуиты в своих великолепных школах учили исключительно европейцев. Мексиканцы освоили живопись, но переняли европейский стиль и перестали использовать местные техники письма.
Туземцы Новой Испании располагали рядом собственных обрядов и социальных институтов: им были ведомы брак, крещение в воде, пост, исповедь (регулярная, не только раз в году) и святое причастие. Но сходство, как известно, обманчиво; никакой возможности преобразовать старинные обряды в новые не существовало. Индейцы восприняли представление о душе, но распространили его на животных и на природные объекты, что, конечно же, противоречило христианским канонам.
В самом конце столетия путешественник фра Мартин Игнасио де Лойола, внучатый племянник святого Игнатия, писал о Новой Испании: та настолько обширна, что человеку не под силу достичь ее рубежей. Каждый день находились новые племена, которых не составляло труда покорить и «подчинить» (reducir) в святую католическую веру, потому что они «проявляли послушание и были наделены разумным взглядом на мир и пониманием»‹‹275››. Многие индейцы к 1600 году примкнули к отправлению католических обрядов в храмах, полагал фра Мартин, и действительно обратились к истинной вере. В некоторых отношениях коренные народы, по-видимому, превосходили многих испанцев в религиозном рвении, украшая церкви с большим мастерством и пылом. Младший де Лойола также считал местных индейцев весьма даровитыми и уверял, что не найдется на свете ничего такого, что они не сумели бы повторить. Так, они были замечательными певцами и отменно играли на музыкальных инструментах, пусть «голоса у них грубоваты и крикливы».
Мотолиния, просвещенный францисканский монах, прибывший в Новую Испанию в 1520-х годах, верил, что эти и подобные им проявления религиозности означают, что индейское население Новой Испании отринуло древнее колдовство и идолопоклонство. Фра Бернардино де Саагун, не менее великий францисканец, не соглашался с подобной точкой зрения. По его мнению, различие между древними индейскими и ортодоксальными христианскими практиками было более принципиальным, чем виделось ему самому вначале‹‹276››. Историк-баск Херонимо де Мендьета, чья «Historia Eclesiástica Indiana»
[55] была написана в 1580-х годах, утверждал, опираясь на свои познания в науатле, что до обращения в христианство индейцы верили, будто «никто не делал другому того, что ему не велели; ныне же мы (индейцы) обрели большую свободу. Но это скверно для нас, ибо теперь нам не полагается внушать кому-либо страх».‹‹277››
