Кто же был прав в этом бескомпромиссном споре? Известный историк майя Инга Клендиннен полагает, что отдельные человеческие жертвоприношения и вправду могли сохраниться до времен Ланды‹‹420››. Эта точка зрения представляется обоснованной.
Но все же, когда францисканский комиссар объезжал Юкатан спустя несколько лет после спора, он радовался радушию и гостеприимству, с какими его встречала деревня за деревней; гостя осыпали фруктами и цветами, плясали перед ним, радуя взор. Словом, даже на Юкатане испанская империя начала оказывать цивилизаторское влияние. В одной деревне naturales возвели нечто вроде амвона, с которого нарядно одетый индеец встретил комиссара дребезгом погремушек, а другой, рядом, стучал по teponatzli, деревянному барабану‹‹421››. Церемонии были необходимы для взаимных уступок — и церемонии соблюдались.
16. Реки Рио-Плате и Парагвай
И когда он [вождь] пришел говорить об амазонках и поведал нам об их несметных богатствах, мы были очень рады узнать об этом, и наш командир спросил, можно ли добраться туда по воде и как далеко плыть…
«Путешествие Ульриха Шмидля по рекам Плате и Парагвай» (немецкий текст 1567 года цитируется по изданию «Покорение Рио-Плате», Лондон, 1891)
Парагвайские предания гласят, что соседние земли, где ныне Бразилия, были завоеваны двумя братьями, которые приплыли из Атлантического океана. Их звали Гуаран и Тупи. Жены этих двух героев поссорились между собою, и братья решили жить по отдельности. Тупи остался в Бразилии, Гуаран же перебрался в Парагвай и со временем подчинил себе обширную территорию, включая низменность, так называемый край Чако на западном берегу реки Парагвай.
Его потомки-гуарани до шестнадцатого столетия часто кочевали и питались преимущественно рыбой, которая в изобилии водилась в полноводных реках этой области. Также они порою охотились на дичь. Оседлые гуарани обзавелись начатками сельского хозяйства, но не имели центрального правительства и не видели в том ни малейшей необходимости. Они повиновались местному вождю, который управлял подданными благодаря личным качествам. При этом созывались иногда племенные советы, и вожди подчинялись их решениям. Стойкие и суровые, способные долго терпеть боль, гуарани в целом отличались миролюбием. Их первым побуждением всегда было подружиться с новоприбывшими, пусть даже те приходили как завоеватели.
Племена чако на западном, или левом, берегу реки Парагвай были менее миролюбивыми. Обычное их отношение к новым людям, будь то путешественники или завоеватели, складывалось из боязни, ненависти, презрения и стремления устрашить. Но эти племена знавали периоды — например в пятнадцатом столетии, — когда ими правили, опосредованно по крайней мере, перуанские инки из своих далеких дворцов‹‹422››.
Испанское вторжение в мир Гуарана и Тупи началось с нескольких путешествий. Первым был в 1516 году Хуан Диас де Солис, который, как мы знаем, погиб, а его товарищи были безжалостно истреблены индейцами чурруа. Вторым пришел Магеллан, который отыскал устье реки Плате (Рио-де-ла-Плата) в 1521 году и после многих изменений курса направился в Южное море‹‹423››.
Далее следует вспомнить экспедицию 1526 года: венецианский исследователь Себастьян Кабот покинул Санлукар в апреле на трех кораблях, намереваясь достичь Молуккских островов. Он послал Хуана Альвареса Рамона подняться вверх против течения реки Уругвай. Но Рамона ожидала гибель от руки племени, известного как яро.
Сам Кабот, словно забыв о том, что истинной целью его миссии было добраться до Молуккских островов через Магелланов пролив, двинулся вверх от обширного устья Плате и достиг места, где в реку впадал ее приток Каркаранья; там он основал форт Санкти-Спиритус, примерно в тридцати милях к северу от современного города Росарио. Оставив в форте небольшой гарнизон из 120 человек под командованием андалусийца по имени Нуньо де Лара, Кабот продолжил путь на север по реке Парана. Но приказал возвращаться, когда течение сделалось слишком сильным, и вместо того стал исследовать реку Парагвай, вплоть до ее слияния с Бермехо. Оттуда он повернул на юг, чтобы встретиться с Диего Гарсией де Мохером‹‹424››, чью помощь он отверг и кого отправил обратно в Испанию. Спустя три года, проведенных в полунапрасных поисках серебра и золота, Кабот сам возвратился в Севилью‹‹425››.
Что касается гарнизона в Санкти-Спиритус, у того случилась собственная трагедия. Лусия Миранда, красавица жена Себастьяна Уртадо, одного из капитанов Лары, имела несчастье завладеть восхищенным вниманием местного касика Мангоре. Дождавшись, когда половина гарнизона покинет форт на разведку, Мангоре напал на испанцев; сам он был убит, его брат Сиропо похитил Лусию. Схватка продолжалась, большинство испанцев, включая Лусию, погибли, а немногие уцелевшие бежали на восток, рассчитывая присоединиться к португальцам в Бразилии; им это удалось после множества тяжких испытаний. Так или иначе, к 1530 году испанского присутствия на реке Плате и ее притоках не было. Сам Кабот угодил в опалу, поскольку не сдержал данного короне обещания, и томился в Оране в Северной Африке.
При этом из уст в уста передавалась легенда о серебряном городе где-то в глубине лесов и гор, прославленном под названием «города цезарей». Впрочем, Гарсия Мохер продолжал отсиживаться в Севилье, а никто другой не помышлял какое-то время о дальнейшей разведке верхнего течения Рио-Плате.
При впадении в Атлантический океан эта река разливается столь широко, что мнится морем, и северной береговой линии не видно ни с южного берега, ни оттуда, где стоит ныне огромный город Буэнос-Айрес. Подобно морю, река подвластна приливам и отливам и «отличается от моря лишь своим цветом, мутно-рыжим, а не голубым или зеленым»‹‹426››. Она представляет собою великолепное зрелище, которое откладывается в памяти всех, кому довелось его наблюдать, не важно, под каким углом. Но ее было чрезвычайно сложно пересечь в конце шестнадцатого столетия.
Обширное устье было известно мореплавателям, и, как мы видели ранее‹‹427››, туда снаряжали большую экспедицию из одиннадцати кораблей и 300 колонистов под командованием Педро де Мендосы в 1534 году. Эта экспедиция основала первую колонию, которой суждено было в конечном счете стать Буэнос-Айресом (el puerto de nuestra señora de Buenos Aires)
[81].
Возобновились стычки с гуарани, возникла ощутимая нехватка продовольствия из-за отсутствия какой-либо местной сельскохозяйственной традиции. Хуан де Айолас‹‹428››, гражданин Бургоса (он родился в Бривиэске, примерно в двадцати милях к северо-востоку), второй в линии командования после Мендосы и в недавнем прошлом один из влиятельных купцов своего родного города, основал в 1535 году новую колонию на месте форта Санкти-Спиритус, которую нарек Буэна-Эсперанса. Там он поселился сам и назначил своим заместителем Франсиско Руиса Галана, а Гонсало-де Мендоса отправился искать пропитание в Бразилии, тогда как Хорхе Лихтенштейн двинулся на север вверх по реке Парана. 15 июня 1536 года Айолас основал еще одно поселение, Корпус Кристи, на сей раз на берегах Каркараньи. Здесь обосновалась сотня испанцев под началом королевского казначея Гонсало де Альварадо, племянника Педро де Мендоса, и обитали они в доме, который смахивал одновременно на постоялый двор и на крепость.
