Айолас затем предпринял второе исследование Параны. Другой уроженец нынешней провинции Бургос, королевский чиновник Хуан де Саласар де Эспиноса из Эспиносы-де-лос-Монтерос, последовал за ним с сотней человек на нескольких бригантинах свежей постройки‹‹429››. А следом выступил Гонсало де Саласар. По пути Айолас успел жениться на дочери местного касика, Таматии; этот брак вызвал не слишком сильное возмущение, поскольку девушка происходила из местного знатного семейства.
Тем временем далеко на юге Педро де Мендоса, страдавший от неотступной лихорадки, возвращался домой, в Испанию, с половиной своих людей, умиравших по дороге. Он назначил Айоласа своим преемником, однако новое поселение Буэнос-Айреса, последним управителем которого был Франсиско Руис Галан, вскоре пришлось покинуть, не столько из-за угрозы нападения индейцев, сколько из-за лихорадки, изводившей ослабленных колонистов, которых недостаток питания даже побудил обратиться к каннибализму (об этом узнали, и был большой скандал).
Айолас продолжал подниматься по реке Парана, восхищаясь мелькавшими время от времени проблесками неслыханного богатства (он видел разнообразные поделки из серебра). Замечательный отчет об этом путешествии составил один из спутников Педро де Мендосы, образованный германский конкистадор по имени Ульрих Шмидль, родом из Штраубинга в Баварии, человек, которому покровительствовало банкирское семейство Вельзеров‹‹430››. Он красноречиво описывал, сколь поражены были исследователи экзотическими тропическими птицами, чудесными цветами, величественными аллигаторами и жуткими змеями.
Далее Шмидль повествовал о племени амазонок, с которым он клялся, что встречался; все амазонки были одногрудыми и отменно обращались с луками и стрелами. Он прибавлял, что у этих амазонок нет ни золота, ни серебра, зато имеются сказочные богатства на материке, где, по-видимому, проживают их мужчины‹‹431››. Наибольшая опасность угрожала этой экспедиции со стороны индейцев-мепене, которые собрали, по уверениям испанцев, чуть ли не 500 каноэ, чтобы напасть на европейцев. Но испанское оружие, особенно мечи с толедскими клинками, принесло, как обычно, победу. Войско гуарани под началом касика Ламбаре тоже попыталось остановить испанцев в излучине реки Парагвай, там, где позднее возвели Асунсьон, столицу колонии. Это красивое место с обилием плодовых деревьев и цветов явно отличалось плодородной почвой. Здесь Айолас затеял городское строительство. Напомню, что населенные пункты являлись для испанцев главными целями, что в Новом Свете, что в Старом. Однако Асунсьон отделяло от моря не менее тысячи миль, а после оставления Буэнос-Айреса между ним и океаном других колоний не осталось. Поэтому колонисты Парагвая чувствовали себя заброшенными.
Именно Хуан де Айолас, гражданин Бургоса, был истинным основателем колонии, которая стала известна как колония Парагвай. Ему сильно помогало на первых порах миролюбие гуарани. На западном берегу реки Парагвай, безусловно, обитали племена чако, среди которых агасы и гуайкуру выказывали враждебность к испанцам, но гуарани в основном радушно встречали европейцев.
Айолас вполне мог бы осесть в Асунсьоне и сосредоточиться на богатстве и процветании города — были построены площадь, губернаторский дом, тюрьма, францисканский монастырь и собор. Но в 1537 году он отправился в новую экспедицию, вдохновляясь, должно быть, надеждой отыскать заветный «город цезарей», обильный серебром и будто бы расположенный где-то в глубине континента: действительно, великая река, в устье которой когда-то основал колонию Педро де Мендоса, теперь называлась Серебряной (Рио-де-ла-Плата), из-за слухов о том, что у ее истоков таятся несметные количества этого металла. Айолас добрался до речного порта, который сам же построил и нарек Ла-Канделарией в ходе предыдущей экспедиции. Затем он двинулся на запад по суше с 127 спутниками в поисках того места, где его обширные колониальные владения соприкасаются с рубежами Перу. В 1538 году он, похоже, почти дошел до этого места, но, к несчастью, попал в руки индейцев, которые убили его самого и остальных членов отряда.
В Ла-Канделарии Айолас оставил решительного баска по имени Даминес Мартинес де Ирала. Он родился в Мондрагоне‹‹432››, знаменитом городе в области Гипускоа, между Виторией и Дуранго, и отправился в Буэнос-Айрес с Педро де Мендосой в 1534 году. Мартинес командовал бригантиной в первой экспедиции Айоласа в 1536 году. Его сопровождал Родриго де Сепеда, брат святой Терезы Авильской, converso во втором поколении. Именно Мартинес переправил большую часть жителей Буэнос-Айреса в Асунсьон по воде в 1536 году, а в Асунсьоне его поддерживали 250 поселенцев. Поговаривали, что он нарочно позволил покинуть первый Буэнос-Айрес, чтобы остаться единственным испанским офицером в тех краях. Кабеса де Вака утверждал, что им руководило желание погубить Айоласа, но нет никаких доказательств в пользу этого сурового обвинения. Ульрих Шмидль, германский конкистадор, писал, что Мартинес был человеком великих достоинств, а потому он наверняка обладал долготерпением и даром убеждения.
Сначала Мартинес де Ирала, по-видимому, раздумывал, не осесть ли в Ла-Канделарии, но все же вернулся в Асунсьон в поисках провизии. По пути его ожидала нечаянная встреча с Хуаном де Саласаром де Эспиносой, который двигался по реке от покинутого Буэнос-Айреса, имея в виду помочь новому дому Мартинеса. Оба предводителя в итоге прибыли в Асунсьон, где вплотную занялись городским строительством. К этим двум капитанам вскоре присоединился третий, Франсиско Руис Галан, последний управитель Буэнос-Айреса, немного побродивший в низовьях реки Плате. Теперь у Мартинеса де Иралы насчитывалось около 600 человек, в основном тех, кто выжил из первоначальной миссии Мендосы. Несколько человек были опытными конкистадорами, привычными к своеобразным местным условиям, где им приходилось создавать — по сути с нуля — сельское хозяйство. Кроме того, они промышляли отловом гуарани и отправкой тех домой, в Испанию, в качестве рабов.
Мартинес, типичный конкистадор во многих отношениях, сразу же приступил к раздаче энкомьенд своим сторонникам. Он использовал два типа владений: первый тип, янкона, подразумевал, что с завоеванными индейцами обращаются как с рабами, возлагают на них все возможные обязанности, но также дают и некоторые права, вытекающие из этого двойственного положения; второй тип, митайо, представлял собой поселения, проживавшие в которых индейцы сдались добровольно и потому пользовались рядом привилегий, наподобие разрешения самим выбирать место, где жить.
Суть митайо сводилась к тому, что всем мужчинам в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет полагалось два месяца в году работать на энкомьендеро. И каждому поселению в теории выделялось по священнику.
Асунсьон к тому времени приобрел множество черт полноценного города. Выбрали магистратов, возвели здание суда. Над воротами красовался герб с изображением святого Бласа и Успения Богоматери, а также замка и кокосовой пальмы, дарованный испанской короной‹‹433››. (Кокосовую пальму вскоре сменил лев, сидящий под лиственным деревом.) По соседству появлялись другие города, как правило, с церквями, тюрьмами, площадями и общественными зданиями, построенные по обычному симметричному плану.
