Планы находились на стадии согласования, когда Легаспи скончался от сердечного приступа в Маниле в августе 1572 года, через год после отправки упомянутого выше письма вице-королю Энрикесу. Фра Мартин де Рада (снова он) прочел хвалебную заупокойную службу в августинской церкви Сан-Фаусто в Маниле.
Одно из наиболее замечательных нововведений Легаспи и первого поколения конкистадоров на Филиппинах заключалось в том, что отныне острова оказались объединены политически, впервые в своей истории. Ранее, как отмечалось в главе 24, они представляли собой конгломерат сотен независимых единиц. Но теперь архипелаг превратился в провинцию по традиционной кастильской (римской) модели, вице-королевство Новая Испания являлось неоспоримым политическим авторитетом, хотя верховная власть, безусловно, принадлежала испанской короне. На большинстве островов начала складываться привычная система самоуправления, опиравшаяся на городские советы и военные гарнизоны. В сельской местности трудились святые отцы, чьи монашеские ордена сделались крупными и влиятельными землевладельцами с бессрочным правом на земли, в отличие от светских энкомьендеро.
Легаспи разделил Филиппинские острова на двадцать пять «провинций» (alcaldias mayores). В главном городе каждого острова проживало малочисленное испанское население, в том числе, как правило, магистрат (alcalde mayor) и несколько советников. Прилегающие земли были выделены под энкомьенды, однако местных жителей намеревались переселить в pueblos cabeceros (главных поселениях) провинций, если речь шла не о Маниле (а некоторые туземцы, к слову, ухитрились даже перебраться в Новую Испанию). Между тем монахи широко использовали открывшиеся им уникальные возможности. Они защищали туземцев от злоупотреблений со стороны поселенцев, но добивались того, что naturales взамен становились прихожанами церквей — и фактически подданными монастырей‹‹677››.
К концу шестнадцатого столетия испанское присутствие на Филиппинах утвердилось настолько прочно, что колония стала восприниматься всеми как отправная точка (или трамплин) для проникновения в Китай.
26. Искушение Китаем
Город Чинчео
[101]. Обычные дома невелики, главные улицы широкие и очень красивые, полные лавок всякого рода. Каждая улица подобна трем лучшим в Испании, потому что любая из них столь же широка, как и главная. Везде наблюдается небывалое изобилие пищи, куриц, каплунов, уток, свиней… [а также] множество плодов и овощей, среди оных вишни, груши, виноград, перец и много сушеных фруктов, а еще орехов и каштанов. Имеется много пекарен, бакалей и всевозможных мастерских, по серебру, портняжных, обувных и парусных.
«Relación del viaje del jesuita Alonso Sánchez a la China»
[102] (вероятно, 1582)
Завоеватель Мигель Лопес де Легаспи, как мы видели, умер в 1572 году. Его преемником в должности губернатора Филиппин временно стал Гвидо де Лабесанес (Лавесарис), сын итальянского книготорговца из Севильи, который отправился в Новый Свет в 1536 году. Лабесарис провел на «благословенных» Молуккских островах несколько лет, сопровождал экспедицию Лопеса де Вильялобоса в качестве казначея и возвратился в Европу через Индию. Далее присоединился к Легаспи с самого начала завоевательного похода на Филиппины. Подобно Легаспи, он был человеком опытным и зрелым, а к правлению Манилой приступил, уже перейдя шестидесятилетний рубеж.
В губернаторство Легаспи Лабесарис успел покорить ряд важных островов, например Бетис и Лубао. Еще он основал испанский город Фернандина на севере Лусона (позднее этот город переименовали в Виган). Подобное усердие делало его кандидатуру естественным выбором при определении преемника Легаспи.
Одной из нерешенных проблем, вставших перед Лабесарисом на посту губернатора, был вопрос о том, как регулировать развивавшуюся торговлю с Китаем, что ныне велась на постоянной основе, — в частности, из Фукьена, равно как и из портов Эмуи и Чжанчжоу. Если же смотреть шире, Лабесарис был серьезно озабочен реализацией так называемого «китайского проекта» (la empresa de China
[103], как говорилось в документах совета по делам Индий и как выражались в самой Маниле). Суть этого проекта сводилась к отправке экспедиции на покорение отдельных областей Китая, если не страны в целом, во славу испанской короны. Амбиции испанцев не ведали пределов, о чем свидетельствует, скажем, текст необычного письма, отправленного 11 января 1574 года главным нотариусом Манилы Эрнандо Энрикесом Рикелем. Этот человек, как и Лабесарис, прибывший на острова вместе с Легаспи, полагал, что для завоевания Китая будет вполне достаточно «менее шести десятков крепких испанских солдат». Около полугода спустя, 30 июля, губернатор Лабесарис отослал в Кастилию две карты — первая показывала расположение Китая по отношению к Лусону, вторая соотносила Китай и Японию. Эти карты не были ни подробными, ни точными, однако отражали испанский оптимизм. Губернатор поведал совету по делам Индий, что уповает на проникновение испанцев во все эти богатые земли, и добавил: «Я убежден, что сей труд, достойный богов, увеличит владения Вашего Величества, распространит далее Вашу славу и будет способствовать обращению в святую католическую веру множества людей, кои прозябают в варварстве и невежестве, ибо живут там, где верят, будто Небо (el Gran Cielo) властно над ними»‹‹678››. Словом, манильские испанцы отлично знали, какие награды сулят империи любые контакты с Китаем‹‹679››.
Грядущим испанским вторжением в Китай грезил и вице-король Новой Испании Энрикес де Альманса. В октябре 1574 года он докладывал королю Филиппу, что еще не нашел подходящего человека для руководства экспедицией в империю Мин. Если коротко, Энрикес искал нового Эрнандо Кортеса‹‹680››. Хуан Пабло де Каррион, один из ближайших помощников Легаспи и знаток Молуккских островов, некоторое время полагал, что эти «острова» (Китай то есть) столь обильны, столь богаты и столь велики по сравнению с Филиппинами, что необходимо предпринять любые усилия, дабы подчинить их испанскому владычеству. Он предлагал снарядить за свой счет два корабля в сопровождении двух пинасс для завоевания Китая‹‹681››. Взамен же просил звание «адмирала южных морей и китайского побережья». Предложение звучало здраво, и король очевидно заинтересовался. Но его сильно отвлекали неприятности в Нидерландах, где было неспокойно, несмотря на отбытие в те края великого герцога Альбы‹‹682››, и потому Филипп медлил.
